– Но… ты же… – пробормотал Ашвин, чувствуя себя неловко: ему не хотелось бы обидеть свою проводницу, но все же раньше ему не приходилось доверяться силе девчоночьих рук.
– Я крепче, чем ты думаешь! – фыркнула Эли насмешливо и чуть сердито: возможно, магическая влюбленность и ослепляла ее, когда она смотрела на Ашвина, заставляя видеть в нем одни лишь достоинства, однако всему фейскому волшебству в мире не удалось бы переиначить главное в ее характере. Стоило Ашвину заговорить – и у нее перехватывало дыхание, но даже ему не стоило как-либо принижать чувство собственного достоинства Эли! К счастью, юноша был достаточно умен, чтобы правильно истолковать интонации собеседницы, и, более не подвергая сомнению ее способности, он протянул руку навстречу.
– Слушай, о чем они говорят, – быть может, это окажется полезным для нас! – тихо сказала Эли, когда они устроились поудобнее среди толстых ветвей. – Но храни молчание, что бы ты ни услышал и ни увидел. Если они догадаются, что ты не успел уйти далеко, – нам конец!
Ашвин в ответ тихонько пожал ее руку, показывая, что доверяет ее советам.
Госпожа Клариза тем временем подняла тяжелый засов на воротах и впустила ночных гостей, голоса которых звучали недовольно, – и громче всех звенели проклятия жестокой дамы. Слишком долго им пришлось плутать по лесным дорогам, чтобы ждать еще и у порога!
– Они приказывают ей как можно быстрее провести их в дом! – прошептал Ашвин. – Требуют показать им мальчишку… то есть меня. Говорят, что времени у них в обрез – им во что бы то ни стало нужно первыми добраться до наследника… Но у меня нет никакого наследства! – Он нахмурился. – Я не знал своих родителей и с рождения был воспитанником при доме господина Эршеффаля, моего добрейшего крестного отца… Быть может, это какая-то ошибка и они ищут кого-то другого?!
Эли, помнившая о том, как фея говорила, будто ей ради исполнения своей клятвы ничего не стоит перетасовать колоду судеб и простолюдинов, и королей, только вздохнула и кротко повторила: «Тише, Ашвин, умоляю!»
Не таясь и не приглушая своих сердитых, взбудораженных голосов, ночные гости торопились ко входу в дом, пустив взмыленных лошадей на подворье как придется.
Окна засветились, словно в усадьбе нынче давали бал, – госпожа Клариза не жалела свечей, выказывая свое почтение. Кем бы ни были чужеземцы, перед ними она лебезила и выслуживалась так явно, что легко было догадаться: прибывшая в Терновый Шип суровая дама – особа знатная и важная.
– Странно, – заметила Эли, распластавшись по ветке, как белка. – Они так шумят, словно не опасаются, что ты их услышишь и сбежишь!
– Я бы и не сбежал, – ответил на это Ашвин, и то, как прозвучали эти слова, рассказало Эли об одиночестве юноши куда больше, чем самая долгая исповедь.
– Смотри! – Эли приподнялась, глаза ее засветились от волнения. – Она идет наверх, за тобой…
И они, не сговариваясь, одновременно хихикнули, на мгновение почувствовав себя проказливыми детьми.
Окно спальни Ашвина было распахнуто, поэтому они слышали, как стучит в дверь Клариза, как притворно-ласково зовет своего воспитанника. Затем в ее голосе зазвучало раздражение, беспокойство; вот она врывается в комнату… затем кричит – и гнев ее сменяется испугом, когда она понимает, что спальня пуста!
Страх в голосе госпожи Кларизы отрезвил и Эли, и Ашвина – их приключение вовсе не было веселой детской шалостью, как им только что показалось. Они, затаив дыхание, припали к могучему стволу дерева, боясь выдать себя лишним шорохом. Теперь ночная тьма и густые листья не казались такой уж надежной защитой от зла, пришедшего в усадьбу.
Спустя несколько мгновений старый дом задрожал от топота ног, суеты, воплей и проклятий. Ночные гости обыскивали комнаты, распахивали окна и двери, выбегали во двор, с фонарями высматривая следы, грозили госпоже Кларизе, визгливые оправдания которой становились всё громче и отчаяннее. Дворовые псы, не зная что и думать, истошно выли, звеня цепями и пугая лошадей.
– Они говорят, что она обманула их, – Ашвин шептал едва слышно. – Называют предательницей и обвиняют в злом умысле… Что она служит кому-то другому… Что меня успели увезти из усадьбы, а она тянула время, чтобы задержать… Что они все равно найдут меня рано или поздно, где бы я ни прятался…
Шум и вой становились нестерпимыми: казалось, что в собак вселились бесы, да и в самом доме нынче словно развернулась пирушка нечистой силы. Разобрать голоса было всё сложнее – всё сливалось в один пронзительный крик, в единый траурный вой. Что-то страшное происходило в доме – Эли почувствовала, как сердце вновь словно окунули в ледяную воду, как когда она едва не утонула в лесной реке. Ашвин, не в силах сказать ни слова, тоже дрожал, отворачиваясь от светящихся окон, – и, надо сказать, светились они всё ярче, будто внутри теперь горели не только свечи.