Милые бездельники

— О, не безпокойся! — отвтилъ сынъ. — Я не изъ числа расточителей! На мелкія глупости у меня съ избыткомъ хватаетъ того, что ты даешь. Наконецъ, я въ такихъ лтахъ, когда во всхъ этихъ любовныхъ похожденіяхъ деньги играютъ еще послднюю роль.

Онъ пожалъ руку отца и вышелъ.

Алексй Николаевичъ стоялъ съ какимъ-то потеряннымъ выраженіемъ лица: онъ еще разъ убдился, что онъ вовсе не зналъ своихъ собственныхъ дтей, что ему нужно поближе входить въ свою собственную семью.

— Экипажъ поданъ! — доложилъ лакей, прерывая эти мысли.

— Экипажъ? — съ недоумніемъ спросилъ Алексй Николаевичъ, точно сквозь сонъ.

— Ваше превосходительство въ засданіе хотли хать, — пояснилъ лакей.

— Въ засданіе? — пробормоталъ про себя Алексй Николаевичъ, припоминая что-то. — Ахъ, да, сегодня общее собраніе въ обществ призрваемыхъ сиротъ… Да, да, надо хать!

И онъ похалъ ршать судьбы призрваемыхъ сиротъ, слушать отчеты о ихъ положеніи, подписывать протоколы и отчеты о суммахъ, расходуемыхъ на ихъ содержаніе.

IV Барышни

Съ семействомъ Олениныхъ я познакомился давно и чисто случайно: мн нужна была комната, и эта комната нашлась у нихъ.

— Это у насъ лишняя комната, — говорила мн хозяйка квартиры, вводя меня въ отдаваемое въ наемъ помщеніе. — По правд сказать, намъ не хотлось бы отдавать ее: Богъ знаетъ, на кого нападешь; но что же длать, маленькія квартиры плохи, безъ всякихъ удобствъ. Впрочемъ, вы, кажется, человкъ скромный, я ужъ это по первому взгляду вижу, и потому васъ я готова впустить. У насъ, вдь, знаете, барышни, тоже перваго встрчнаго нельзя впустить.

Мы поговорили о цн, и я перехалъ. Комната моя была большая, свтлая, и я былъ доволенъ. Я перехалъ въ субботу и, уставъ отъ поисковъ за комнатой, проспалъ до одиннадцати часовъ утра. Я, можетъ-быть, спалъ бы и еще дольше, если бы мейя не разбудили звуки фортепіано и пніе. За стной пли:

«Что такъ грустно глядишь на дорогу,
Въ сторон отъ веселыхъ подругъ…»

Молодой женскій голосъ фальшивилъ на каждой нот, а музыка на разстроенномъ дрянномъ фортепіано была еще хуже пнія. Куплеты поющейся псни еще не успли кончиться, какъ я услыхалъ начало романса:

«Милый другъ, помолись за меня!»

— Пусти, ты опять врешь! — остановилъ пвицу другой женскій голосъ.

— Ну да, ты лучше споешь! — отозвалась пвица, прекращая пніе, но продолжая музыку.

— Сыграй: «Вотъ детъ тройка…»

Раздались фальшивые звуки новаго романса, и другой женскій голосъ заплъ новую псню, перевирая и ноты, и слова.

— Ну, и наврала, и наврала! — говорила играющая женщина.

— А ты сама сфальшивила! — отозвалась ноющая женщина.

— Ужъ лучше не пой? Я вотъ вальсъ сейчасъ сыграю!

Начался вальсъ, подъ который, конечно, не могъ бы танцоватъ никто. Я услышалъ въ то же время женскіе шаги по комнат и пніе вполголоса романса: «Не пой, красавица, при мн».

— Ты сегодня, Маша, голубое платье въ клубъ наднешь? — спросилъ третій женскій голосъ, въ которомъ я узналъ голосъ хозяйки.

— Нтъ, въ бломъ поду, — отозвалась игравшая женщина и вмсто вальса начала наигрывать галопъ.

Барышня, распвавшая, ходя но комнат, уже пла: «Не узжай, голубчикъ мой!»

Я поднялся съ постели, позвалъ прислугу, чтобы она подавала самоваръ, одлся, умылся, слъ пить чай, а музыка все продолжалась, пніе все не смолкало. Это начало разстраивать мои нервы. Прошло съ часъ, я ршился выйти и немного пройтись. Погулялъ, зашелъ къ одному изъ товарищей, пообдалъ, возвращаюсь домой, а музыка и пніе все продолжаются и все такъ же безпорядочно, такъ же безъ такту, безъ смысла, фальшиво, такъ же прерываютъ ихъ вопросы и разговоры:

— Маша, ты кушакъ голубой наднешь?

— Нтъ, вся въ бломъ буду.

— А я вся въ черномъ съ пунсовыми розами.

— Право, Катя, теб не идутъ пунсовыя розы.

— Это ужъ мое дло.

И опять слышится: «Не узжай, голубчикъ мой», «Ты скоро меня позабудешь», «Мы дв двицы». Да будетъ ли этому когда-нибудь конецъ, вдь этакъ съ ума сойти можно!

Но вотъ раздается звонокъ, отворяются входныя двери, кто-то входитъ въ переднюю, раздвается, идетъ въ залъ.

— Варя, Варя! Вотъ мило, вотъ не ждали! — кричать барышни, переставая играть и пть.

Слышатся поцлуи и звонкіе, звонкіе голоса:

— Ну, какъ живете?

— Отлично, отлично!

— Не скучаете?

— У насъ офицеры бываютъ!

— Въ клубы здите?

— Каждый день почти!

— Счастливицы!

— А ты? Душка, разсказывай!

— Пріхала на всю зиму къ тет! Отпускать не хотли, а я взяла да и ухала. Еще бы! У насъ въ Захудаловомъ ни одного мужчины нтъ, все купцы да гарнизонные офицеры. Одинъ гвардеецъ на двадцать восемь дней въ отпускъ пріхалъ и тотъ чмъ-то такимъ боленъ, все больше въ меланхоліи находился; «я, говоритъ, теперь трупъ и все изъ-за женщинъ!» А какой душка, самъ блдный, исхудалый, ходить, опираясь на палку, и вздыхаетъ! Ну, а вы, — длали себ наряды для баловъ?

— Какъ же, какъ же! Длали, всего нашили! Нтъ, а ты вотъ скажи Кат: вдь ей не идутъ пунсовыя розы? Правда? А?

— Душка, душка, теб нужно изъ васильковъ сдлать внокъ!

— А я вотъ хочу пунсовыя розы надвать и надваю.

— Нтъ, а ты слышала новый вальсъ?

— Какой?