Милые бездельники

— Ужъ чего лучше. Въ дальній монастырь посылала заказъ, а рамку и лампаду здсь на французскомъ завод длали по особому рисунку и черезъ огонь позолотили, — пояснила не безъ гордости старушка, любуясь образомъ. — Сначала-то я хотла семейный образъ заказать — написать Марію, Прохора, царя Константина — сына покойнаго Костей звали, — да потомъ раздумала. Несуразное что-нибудь могло выйти, наставили бы зря другъ подл друга святыхъ изъ разныхъ временъ и государствъ, Богъ знаетъ что вышло бы. А мой покойный Прохоръ Васильевичъ все изящное любилъ и ужъ особенно по части живописи. Знатокъ былъ. Ну, и попросила я просто Матерь Божію съ младенцемъ Іисусомъ изобразить, да впередъ мн эскизъ прислать. А тамъ, въ монастыр-то, они и надумали, что лучше всего сдлать копію съ мстнаго образа, что у Исаакія по правую сторону царскихъ вратъ красуется. Написали мн; обрадовалась я. Ужъ лучшаго-то сами они ничего не выдумаютъ. И образъ-то этотъ мой любимый. Глазки-то младенца Іисуса точно живые, такъ и кажется, что смотритъ Онъ на всхъ и всхъ къ Себ призываетъ. Нарочно зжу къ Исаакію къ обднямъ, чтобы на него посмотрть. Вотъ хорошо и вышло.

— Дорого встало? — полюбопытствовалъ я.

— Не дороже денегъ, родной мой, — отвтила старушка, продолжая любоваться образомъ. — Восемьсотъ рублей съ небольшимъ за все-то заплатила, я за образъ, и за рамку, и за лампаду. Спросили бы больше — дала бы и больше. Очень ужъ все это мн въ чертежахъ понравилось. Въ одномъ стил все.

Она обернулась къ рабочимъ.

— Ну, голубчики, на чай ждете? Заболталась я! Вотъ вамъ покуда, а завтра панихида на могил будетъ, приходите, — еще дамъ и обдомъ васъ распорядятся накормить. Я ужъ приказала…

Она стала раздавать низко кланявшимся ей рабочимъ деньги и, дойдя до послдняго изъ нихъ, посмотрла съ недоумніемъ на слпого старика, котораго поддерживалъ молодой подростокъ. Казалось, она не сообразила сразу, что это нищіе, и удивилась ихъ присутствію тутъ. Когда она подошла къ нимъ, старикъ проговорилъ едва слышно:

— Милостыньку Христа ради!

Она торопливо достала изъ щегольской кожаной сумочки мелочь и дала старику.

— Сынъ твой? — спросила она старика и, позабывъ, что онъ слпъ, указала глазами на юношу.

— Это со мной-то? — спросилъ старикъ. — Сынокъ, сынокъ…

Онъ тяжело вздохнулъ,

— Хворый? — спросила она, окидывая глазами хрупкую, полунагую, сильно загорвшую фигуру мальчугана.

— Голодный, — скорбно отвтилъ старикъ.

Она смутилась, опять торопливо достала серебряную мелочь изъ мшечка и сунула ее въ руку юнош.

Онъ стоялъ понуро, потупясь, смотря въ землю, точно приговоренный къ смерти. Когда онъ и слпой старикъ поплелись дальше, она обратилась ко мн нсколько тревожно:

— Въ гробъ краше кладутъ!

— Да, я, признаюсь, рдко встрчалъ такое истощеніе, — сказалъ я, провожая глазами удалявшихся отца и сына. — Это скелетъ, обтянутый кожей.

— А вотъ умыть, откормить, опять красавцемъ сталъ бы. Видли, глаза-то какіе и волосы? — замтила старушка.

Дйствительно, у юноши были поразительно густые, вьющіеся, шелковистые волосы и удивительные по величин и выраженію глаза, полные тоски, грусти, задумчивости, чего-то такого, что влекло къ себ и въ то же время надрывало сердце.

— Надо бы вотъ… — начала старушка.

Ее прервали ноющіе, слезливые, гнусавые голоса нищихъ, бабъ, дтей, стариковъ:

— Благодтельница наша, Христа ради, дай копеечку! На поминовеніе родителей, сотвори подаяніе! Заставь Богу вчно молиться!

Около насъ была уже цлая ватага нищихъ, грязныхъ, въ лохмотьяхъ, съ грудными дтьми, съ кривыми глазами, съ подвязанными руками и ногами. Вс они ныли и охали, протягивая руки, залзая впередъ другъ передъ другомъ, огрызаясь другъ на друга, а изъ-за сосднихъ могилъ по всмъ направленіямъ, ковыляя, спшили на перегонку новыя и новыя группы такого же оборваннаго люда. Весь этотъ сбродъ, съ слдами разгула и пьянства, съ опухнувшими лицами и синяками подъ глазами, нылъ и охалъ, протягивая руки, которыя, казалось, готовы было не только принять подаяніе, но и вырвать его, ограбить ту, къ которой он тянулись за грошомъ. Старушка торопливо шарила въ кожаной сумочк, совала мелочь въ руки попрошаекъ, наконецъ, въ какомъ-то комическомъ отчаяніи проговорила:

— Больше нтъ, не прогнвайтесь! Ступайте! ступайте.

И торопливо прощаясь со мною и спша пройти къ своему экипажу, сказала:

— Просто бда, иногда посидть придешь къ себ на могилы, а тутъ эта стая воетъ и ноетъ, — махнешь рукой и удешь…

Мн пришлось послдовать ея примру. Я самъ нердко испытывалъ, что значитъ быть осажденнымъ нищими, сидя на могил, и уже не разъ убгалъ отъ назойливости этой кладбищенской саранчи. Довольно одному нищему выслдить, на какую могилу прошли вы, чтобы черезъ нсколько минуть васъ осадила цлая ватага этихъ промышленниковъ. Сколько вы ни говорите имъ: «Богъ подастъ», «Не прогнвайтесь», «Идите прочь» и тому подобныя ходячія фразы, они будутъ осаждать васъ, пока вы, потерявъ терпніе, не сбжите отъ нихъ сами.

* * *