Милый друг (BEL AMI)

She wrote him ten letters a day, maddeningly foolish letters, couched in a style at once poetic and ridiculous, full of the pet names of birds and beasts.	Он получал от нее по десяти писем в день, глупых, сумасшедших писем, написанных вычурным, возвышенным, потешным слогом, цветистым, как речь индусов, изобилующим названиями животных и птиц.
As soon as they found themselves alone together she would kiss him with the awkward prettiness of a great tomboy, pouting of the lips that were grotesque, and bounds that made her too full bosom shake beneath her bodice.	Как только они оставались одни, она набрасывалась на него с поцелуями, подпрыгивала, тряся своим пышным бюстом, резвилась, как нескладный, угловатый подросток, уморительно надувала губки.
He was above all, sickened with hearing her say, "My pet," "My doggie," "My jewel," "My birdie," "My treasure," "My own," "My precious," and to see her offer herself to him every time with a little comedy of infantile modesty, little movements of alarm that she thought pretty, and the tricks of a depraved schoolgirl.	Ему претили ее ласковые словечки: "мышонок", "котик", "песик", "птенчик", "бесценный мой", "сокровище мое", претил этот девичий стыд, который она напускала на себя перед тем, как лечь в постель, претили эти легкие движения испуга, которые, видимо, казались ей самой очаровательными, претило ее заигрывание с ним -заигрывание развращенной институтки.
She would ask, "Whose mouth is this?" and when he did not reply "Mine," would persist till she made him grow pale with nervous irritability.	"Чей это ротик?" - спрашивала она, и если он не сразу отвечал "мой", - своими приставаниями она доводила его до того, что он бледнел от злости.
She ought to have felt, it seemed to him, that in love extreme tact, skill, prudence, and exactness are requisite; that having given herself to him, she, a woman of mature years, the mother of a family, and holding a position in society, should yield herself gravely, with a kind of restrained eagerness, with tears, perhaps, but with those of Dido, not of Juliet.	Как она не понимает, недоумевал он, что любовь требует исключительного такта, деликатности, осторожности, чуткости, что, сойдясь с ним, она, взрослая женщина, мать семейства, светская дама, должна отдаваться ему, не роняя своего достоинства, с увлечением сдержанным и строгим, пусть даже со слезами, но со слезами Дидоны, а не Джульетты[33]?
She kept incessantly repeating to him, "How I love you, my little pet.	- Как я люблю тебя, мой мальчик! - беспрестанно повторяла она.
Do you love me as well, baby?"	- И ты меня любишь, моя крошка?
He could no longer bear to be called "my little pet," or "baby," without an inclination to call her "old girl."	А ему всякий раз, когда она называла его "мой мальчик" или "моя крошка", хотелось назвать ее "моя старушка".
She would say to him, "What madness of me to yield to you.	- Подчиниться тебе было с моей стороны безумием, - говорила она.
But I do not regret it.	- Но я не жалею.
It is so sweet to love."	Любить - это так приятно!
All this seemed to George irritating from her mouth.	Все в ее устах бесило Жоржа.
She murmured, "It is so sweet to love," like the village maiden at a theater.	"Любить - это так приятно" она произносила, как инженю на сцене.
Then she exasperated him by the clumsiness of her caresses.	При этом она изводила его неуклюжестью своих ласк.