К образу Рыси как Русской земли Александр Введенский обращается неоднократно. Так, в поэме «Кругом возможно Бог» (1931) он пишет: «Тут жирная земля лежит как рысь». Ассоциативный ряд «жирная земля — рысь — Русская земля» перекликается с известным риторическим оборотом из «Слова о полку Игореве»: «Печаль жирна тече средь земли Рускыи». Вообще реминисценции из этой древнерусской песни постоянно встречаются в произведениях Александра Введенского. Ими насыщена, например, поэма «Минин и Пожарский» (1926). Здесь и «Мономах в кулак свистит», и «славно Дон катит», и «лебедь беленький летит», и «водкой печаль потекла», а целый отрывок построен на прямых ассоциациях с текстом «Слова»:
Последняя строка откровенно демонстрирует тот формальный прием, который использует поэт при сотворении «бессмыслицы». Древний риторический оборот «любо испити шеломомь Дону» преобразуется путем изменения синтаксической структуры, когда не доспехами вычерпывают, а доспехи вычерпывают, что придает предложению иной, пацифистский смысл.
Образ Галицкого кремля, мощные башни которого возносились «под небеса» (кремль был построен на высокой горе), угадывается не только в поэме «Минин и Пожарский», но и в «Начале поэмы». Напомним, что в XII столетии здесь правит могущественный князь Ярослав Осмомысл, который, как говорится в «Слове о полку Игореве», высоко сидит на своем златокованом престоле, мечет «бремены чрезъ облаки» и стреляет «салтани за землями», готовясь по призыву папы римского к участию в крестовом походе совместно с латинцами. «Верьте папским парусам», — мрачно иронизирует Александр Введенский в «Начале поэмы», называя воинственные папские буллы или папирусы (характерная для обэриутской поэтики игра слов: паруса — папирусы) «ватошной смертью».
Вместе с тем строка «уж летят степные галки» (парафраз строки «чресъ поля широкая галици стады бежать» из древнерусской песни) содержит намек на агрессивные действия «незалежной» Украины против России. Ведь эти «галки» («галици») иногда толкуются переводчиками «Слова о полку Игореве» как «галичане» — жители города Галича, что сообщает данной гипотезе дополнительную аргументацию:
Аллюзии на таинственного Тьмутараканского болвана, упоминаемого в «Слове о полку Игореве», обнаруживаются в поэме Александра Введенского «Суд ушел» (1930). Суд воспринимается поэтом как древнее идолопоклонническое действо, связанное с жертвоприношением: «Это дурной театр, — говорит он. — Странно, почему человек, которому грозит смерть, должен принимать участие в представлении». Здесь преступник предстает не перед Богом («Бог, Бог, где же Ты?»), а перед неким «окружным сосудом» (опять обэриутская игра слов: суд — сосуд). Поэт наделяет преступника чертами языческого идола, совершившего тяжкий грех Христоубийства:
Наконец, в стихотворении «человек веселый Франц» (1930), где звучит тема зловещего пророческого сна, отнюдь не случайно упоминаются грозные природные предзнаменования, сопровождавшие и трагический поход князя Игоря: «молча молнии сверкали звери фыркали в тоске». Это лишний раз доказывает, что древнерусские поэтические мотивы, постоянно встречающиеся в произведениях Александра Введенского, являются той устойчивой доминантой, которая позволяет распознавать создаваемые автором символические ряды. Известно, к примеру, что в хрестоматийной «Элегии» (1940) Александр Введенский также воспроизводит образность «Слова о полку Игореве»: «Не плещут лебеди крылами над пиршественными столами, совместно с медными орлами в рог не трубят победный» (парафраз «въсплескала лебедиными крылы», «убуди жирня времена»). Вообще пиршественная символика неизменно связывается у поэта с такими понятиями как «лебеди» и «трубы». В «Значенье моря» (1930) он, в частности, пишет: «это мы увидим пир на скамье присядем трубной».