Милый Эп

И вот номер дома поразил меня — 81, как у моего бочонка-талисмана. Это уже ничем не объяснялось! Как сказал один математик, если дважды два пять, то существуют ведьмы. Мне стало как-то не по себе от этого внезапного совпадения, и я чуть не прошел мимо, чтобы немножко поразмыслить, но ноги сами свернули к подъезду.

В вестибюле было светло и жарко. Не зная квартиры, я постучал наугад, и выглянувшая старушка, с сигаретой в зубах, направила меня наверх, в седьмую комнату.

Я поднялся и, на носках приблизившись к двери с полуоблупившейся цифрой семь на металлическом ромбике, припал к щели ухом. Внутри — ни звука, только отдаленная, быть может, от соседей, музыка. Неужели, действительно, никого? Это меня вдруг огорчило. Не отнимая уха, я позвонил и тут же отпрянул — послышались быстрые шажки и бодрый голос:

— Сейчас-сейчас!

Щелкнул запор, и я торопливо сказал:

— Здравствуйте! — и удивленно замер — передо мной стояла та самая девчонка в красных брюках, с которой я столкнулся сегодня в школе, покидая класс. — Здесь живут Снегиревы?

Девчонка, ожидавшая, казалось, увидеть кого-то другого, разочарованно ответила:

— Здесь.

— А мне бы Светлану Петровну.

— Ее нету.

— Тогда извините, — буркнул я, пятясь.

— Постой-постой! — вдруг проговорила она, простирая ко мне руку. — Твоя фамилия Эпов?

— Да.

— Зайди-ка на минутку!

— Но раз Светланы Петровны нету…

— Зато Валентина Петровна дома, а это одно и то же. Давай-давай заходи! — Девчонка шире распахнула дверь и нетерпеливо замахала рукой.

Поколебавшись и оглянувшись на лестницу, точно запоминая обратный путь на случай внезапного бегства, я вытер туфли о толстый мягкий половичок, вошел в тесный коридорчик, снял влажный берет и опять сказал:

— Здравствуйте!

— Не здоровайся — никого нет. А Валентина Петровна — это я, но со мной ты уже и прощался, если помнишь, и здоровался. — Хозяйка захлопнула дверь, прижалась к ней спиной и хмуро, зло уставилась на меня исподлобья. — Я сестра Светланы Петровны. А ты двоечник Эпов!.. Я люблю сестру и не желаю, чтобы каждый бездельник издевался над ней, ясно? Чтобы из-за каждого лоботряса ее отвозила скорая помощь в больницу, ясно?

— В больницу? — испугался я.

— А ты бы хотел сразу на кладбище? — пронзительно прищурившись, спросила она.

Я растерялся.

— Нет, но… я не двоечник.

— Ну да! Света сказала, что влепит тебе пару за четверть и не допустит до экзаменов. Ты же Эпов?

— Эпов.

— Ну вот и все.

— Но у меня только по английскому двойка!

Валя презрительно усмехнулась:

— Нашел по чему двойки хватать! Добро бы по физмату, а то по английскому!

— У меня как раз наоборот, — сказал я и умолк, спохватившись, что слишком уж размямлился.

— Ну, не знаю. — Валя вздохнула. — В конце концов, твои двойки меня не интересуют. Вози ты их возами! Но нечего перед Светой брындить и фокусничать!

— Поэтому-то я и пришел, — тихо сказал я.

— Как это поэтому?

— Ну, чтобы извиниться.

Валя выпрямила голову, пристальнее разглядывая меня, потом пожала плечами, нашарила на груди косу и, заводив ее кончиком по губам, медленно прошла за портьеру, в комнату. Я остался один в коридорчике. Где-то журчала вода и тихо играла допотопная церковная музыка, с органом.

— Тогда другое дело, — донесся Валин голос.

— А что со Светланой Петровной?

— Ничего. — Скрипнули пружины, Валя, видно, села на диван. Честно говоря, ее не увозила скорая помощь, она сама ушла и не из-за тебя вовсе, а по другой причине. Это я уж просто так. Чересчур вы все противные!

У меня отлегло от сердца, и это облегчение придало мне вдруг смелости, и я спросил:

— А может, и насчет двоек просто так?

— Нет уж, Эпов, насчет двоек не так, будь уверен!.. Знаешь, как она злилась на тебя? Разорвала бы!

Я хотел ответить, что и я злился на нее, так что мы квиты, но промолчал, поняв, что это глупо. Из глубины зеркала, висевшего над стиральной машиной в углу коридорчика, смотрела на меня постная физиономия. Свет лампы бил в макушку, скользил по лбу, щекам и носу, оставляя в тени самое важное — глаза и рот. Я вздернул подбородок - глаза умные, рот строгий. Откуда она взяла, что я двоечник? Вот есть у нас в классе Ваня Печкин; глянешь на него, и сразу ясно, что живет человек в щели между двойкой и тройкой, как таракан. А у меня такой вид, будто я даже все европейские языки знаю плюс китайские иероглифы. А тут, ишь, раскудахталась, жар-птица!

Из комнаты донеслось:

— А ты всегда извиняешься, когда делаешь глупости?

— Я их не делаю! — отпарировал я.

— О-о! — Пружины со звоном разжались, и Валина голова появилась между портьерами. — А Спинста — это разве не глупость?.. Бесстыжие! Прозвать молодую красивую замужнюю женщину старой девой! — Валя раздернула портьеры и, резко сведя их за спиной, шагнула вперед, представ передо мной по-театральному ярко и ознобно — в белой кофточке и красных брючках.

Я смутился и, надевая берет, сказал:

— Ну, я пошел.

— А извинение?

— Извини.

— Я тут ни при чем.

— Но вы — одно и то же.

— Одно, да не совсем.

— Тогда передай.

— Нет уж, извиняйся сам.

— Тогда я позвоню.

— У нас нет телефона.