Милый Эп

Шулин жил у тетки с дядькой, жил впроголодь, боясь объесть их, как он сам однажды признался мне. К большим праздникам ему приходили десятирублевые переводы и посылки с салом, сушеными грибами и с лиственничной серой. Серу Авга сразу отдавал Ваське Забровскому. Васька честно делил ее, и весь класс с неделю празднично работал челюстями. Дней пять после посылки Шулин законно отъедался, а потом опять подтягивал ремень, хотя со стороны родственников я ни разу не заметил ни косого взгляда, ни обидного намека. Скорее наоборот — они вздули бы Авгу, узнай об этом. Я не сбивал друга с его чем-то и мне привлекательного принципа, но при любой возможности подкармливал Шулина.

— Садись! — сказал я, ставя на стол дымящуюся тарелку щей с мясным айсбергом.

— А-а! — крякнул Авга, потирая ладони.

— Ешь! — Я и себе налил.

Уже окунув ложку во щи, Авга замер и, опять подняв на меня полные недомыслия глаза, спросил:

— Ты это серьезно, Эп?

— Абсолютно!

— А как же все-таки школа?

— Что школа? Ты ешь давай!.. Школа как трамвай — я спрыгнул, а он дальше пошел! — бодро ответил я.

— А что делать будешь? Отцу на шею сядешь?

— Балда ты, Граф! Работать буду!

— Ага, в рабочие, значит, подашься! Интересно девки пляшут! Я из рабочих в интеллигенты пру, а ты — наоборот, как будто я тебя выдавливаю.

— Никто меня не выдавливает, — со вздохом сказал я. — А, собственно, чем плох рабочий класс?

— Рабочий класс не плох, — отозвался Шулин. — Плохо то, что я ни черта не понимаю!.. Если бы…

Звякнул телефон. Робот Мёбиус загробно откликнулся. Я ринулся в прихожую, с жаром думая, что звонит Светлана Петровна — отошла и возжелала отомстить обидчику. Но это был Мишка Зеф. Он снисходительно-весело поздравил меня с моральной победой над Спинстой и велел так держать. Я буркнул «брось ты», опустил трубку и переключил тумблер на «out» [4].

— Забор? — спросил Авга.

— Зеф, — сказал я и передал разговор.

— Харю надо бить за такие поздравления! — зло выговорил Шулин, отодвигая пустую тарелку, — Победа!.. Ты ведь не завтра собираешься бросать школу. Восьмой-то все равно надо дотягивать, тем более, что осталось с гулькин нос.

— Конечно.

— Ну и вот! Поэтому тебе надо исправлять двойку, а теперь попробуй исправь!

— Ты думаешь, она слышала, как я обозвал ее?

— Еще бы! Я вон где сижу и то слышал!

— Черт!.. Да еще беременна!

— Двойки ставить они не беременны, — проворчал Авга, принимаясь за чай.

Некоторое время раздавалось только наше швырканье. Шулин щурился от чайных паров и шевелил бровями. Я думал о том, как, действительно, встречу Светлану Петровну. Даже если я сегодня все вызубрю, что очень сомнительно, то и это не спасет меня от стыда.

Шлепками по дну стакана Авга выгнал в рот ягоды смородинного варенья, цыкнул и сказал:

— И все-таки, Эп, я не пойму.

— Чего?

— Мать у тебя врач, отец инженер, вон какая шишка. Все у вас есть. Учись да поплевывай в потолок, а ты — куда-то вбок, как этот… — У Шулина было универсальное сравнение — как этот, а как кто — домысливай. — У меня ни фига нет, а я жму! На меня и батя с колуном кидался, кричал, что сено косить некому, и дядька сейчас пилит, мол, куда я, бестолочь, лезу, а я лезу!.. Нет, Эп, я не хвастаю, а рассуждаю!.. Ты вот хихикаешь и называешь меня Графом, а будь сейчас старое время, дореволюционное, графом был бы ты! И без хиханек! Ездил бы к нам в Черемшанку охотиться, а я бы, мужичишко, на тебя зайцев выгонял — мол, стреляйте, вашество!

Я усмехнулся:

— Пострелять я бы не против! А вот насчет моего графства ты, Авгунек, маленько загнул. Один мой дед батрачил в деревне, а второй вкалывал на каком-то паршивом заводике, так что суди, какой бы из меня граф получился!

— По дедам нечего судить. Теперь надо судить по отцам, — возразил Шулин и, задумчиво повертев стакан и лизнув сладкий край, добавил: — А вообще-то, сейчас и по отцам много не насудишь. Возьми вон моего!.. Только по себе!..

Я чувствовал, что Авга развивает не сиюминутно возникающие мысли, а давно его тревожащие и, может быть, кем-то даже подсказанные, но все равно, вот так рассуждающий Авга был для меня новостью, и я спросил:

— Если по себе, тогда при чем тут революция?

— При том, что все началось там. А вот теперь мы зависим только от самих себя… И у тебя, например, все данные для графа! — заключил он.

— А у тебя?

— Я пока не разобрался в своих данных, но постараюсь быть и мужиком, и графом.

— Ишь ты!.. Ну, во-первых, признаюсь, если уж на то пошло, то я еще ничего не решил, кроме ухода из школы, — раз! Во-вторых… во-вторых пропущу, а в-третьих, самое интересное, что именно таких рассуждений я и жду от родителей!

— А разве они еще не знают?

— Нет.

— А Забор?

— При чем тут Забор?.. Ты первый!

— Ах, во-он как! — воскликнул Авга. — Значит, слепой в баню торопится, а баня и не топится!

— Растоплю! Сегодня хотел, да не выйдет, — сказал я, вспомнив семейные неприятности.

— А что во-вторых? — спросил Шулин.

— Во-вторых, ты Спиноза!

— Кто?

— Философ!