Милый яд

Яд распласталась на крыше передо мной. Она лежала на черепице, выгнув спину, и любовалась звездами. Ее взгляд походил на тот, которым она смотрела на меня в перерыве между уроками. Желание. Голод. Что-то более свирепое. Когда я увидел ее такой, слова выстрелили мне в голову, требуя, чтобы их услышали. Мама и папа были отравлены друг другом, и они называли это любовью. Думаю, настоящая любовь – это такая же неконтролируемая привычка, как дыхание. Мы рождаемся со способностью к любви, поэтому, когда она случается, все кажется простым. Это я и Яд. На крыше. Единственные люди в мире. Мы и звезды.

Эту сцену я переписала. В оригинальной версии Келлан увидел, как я отвернулась от него, когда он говорил, и предположил, что я не хочу его слышать. Что я была там ради острых ощущений, а не ради компании. После того, как я ушла, он подумывал о том, чтобы спрыгнуть со здания, был так близок к тому, чтобы танцевать на самом краю карниза, и остановился, когда мама его сводного брата прислала благодарственное сообщение с фотографией себя в свитере, который он подарил ей на Рождество. Я не могла переварить эту сцену. Это казалось нереальным. Как будто он приукрасил ее для придания драматизма. Но я знала Келлана и понимала, что он продумал каждое слово. Хуже того, он знал, что я увижу рукопись, и все равно написал ее. Я никогда не смогла бы так обнажить свою душу, чтобы мир увидел мои самые большие ошибки, глубочайшие страхи и неспособность любить. На самом деле, я даже не могла рассказать об этом единственному человеку, который имел значение. Келлану.

Я дернула себя за ногу, тряхнув ей. В помещении было жарко. Я наклонилась вперед, погруженная в мысли, пока Хелен не вывела меня из задумчивости наихудшим из возможных способов.

– Как думаете, Терри Маркетти было бы интересно завершить правки? – Она взяла рукопись, рассеянно пролистывая ее.

Не думаю, что он этого заслуживает.

В животе появилась тяжесть. Я почувствовала, как вместе с ней падает и остальное мое тело, начиная с сердца и легких. Внезапно стало трудно дышать. Должно быть, я разинула рот.

Хелен заметила мои сомнения.

– Пока вы ничего не сказали: это не уловка с целью привязать имя мистера Маркетти к этому проекту. Такая связь уже есть по умолчанию. Я вижу сильные зерна «Несовершенства» в книге, возможно, из-за их родства, и думаю, что Терри Маркетти был бы отличным партнером. Очевидно, что Келлан черпал много вдохновения у своего отца.

– Я поговорю с ним об этом.

Вряд ли.

– Да, будьте добры. Вообще-то я не часто так делаю с книгой, на которую не подписывала контракт, но это мои заметки о рукописи – сюжетные линии, дубли, развитие событий, – она вернула мне рукопись. – Они ваши. Даже если не продадите мне книгу. Даже если продадите ее Лорану Грину из «Хэтч Пресс», этому засранцу.

Я взяла «Милый Яд» и бросила в сумку как можно быстрее, боясь, что она обожжет меня.

– Спасибо.

– Может, внесете эти правки самостоятельно или с помощью мистера Маркетти и перезвоните мне насчет контракта? Тогда мы можем запускать ее в работу, или можете предложить ее другому издательству или выставить на аукцион. – Хелен наклонилась вперед, язык ее тела противоречил словам. Она хотела эту книгу и очень сильно. И, поскольку она не стремилась продать за рукопись душу, стремилась поступать правильно, я только сильнее захотела ее в качестве редактора. – Без обид, – пообещала она, – но я точно буду завидовать тому, кто ее получит… – Хелен одарила меня улыбкой.

Я знала, что должна выразить благодарность, но было трудно говорить из-за комка эмоций, застрявшего в горле. Вместо этого я встала рядом с ней, забрала из шкафчика сапоги и попыталась как можно быстрее зашнуровать, не проявляя спешки.

– Шарлотта? – окликнула Хелен, когда моя рука коснулась двери.

Я обернулась.

– Да?

Ее взгляд остановился на сумке, перекинутой через мое плечо, в которой лежала рукопись и больше ничего. Хелен смотрела на меня взглядом, полным вопросов. Которые я не смогла расшифровать. Но затем Хелен опустила плечи и мягко улыбнулась.

– Отлично сегодня потрудились.

Но недостаточно.

В метро по дороге домой я просмотрела заметки Хелен. Они заполняли поля, написанные воинственным почерком. Она сильно критиковала те части, которым я уделяла больше всего внимания, ей нравились отрывки, которые я сохранила, несмотря на то, что всем телом протестовала против того, как Келлан изобразил себя – испуганным, одиноким, сломленным. Безнадежным.