Милый мой Игнатиус

Нет, этого он тоже не хотел. Он хотел, чтобы я его спас. Чудом. Но чуда не было и быть не могло. Дважды нам удавалось сбежать от гномов, а один раз улететь, но теперь они учли свои предыдущие ошибки и зажали нас в автобусе, куда ни сунься — то стены, то крыша, то пол. И Горбунок не поможет. Одним словом, трындец.

Двое гномов забрались в салон и встали в проходе, многообещающе помахивая кувалдами. Своего размазанного по стенам товарища они мне не простят. За их спинами встал третий, четвёртый. Пятый забрался на сиденье слева, шестой на сиденье справа.

— Игнатиус, пожалуйста, придумай что-нибудь, — заплакал жабоид.

И я придумал. Я направил обрез на заднее стекло и последним патроном проделал в нём запасный выход. Не дожидаясь, когда дым рассеется, я махнул в образовавшийся проём на улицу и через проспект рванул к домам. Взвизгнули тормоза, запиликали на десятки тонов автомобильные гудки. Я не обращал на них внимания. Страх быть сбитым машиной казался пустым в сравнении с ударом кувалды гнома по голове.

Дмитрий Анатольевич от меня не отставал. Он вообще никогда не отстаёт, если ему угрожает опасность. Он даже перегнал меня, и снова, как в первый раз, маячил перед глазами путевым указателем. Гномы тоже не отставали. Я оглянулся: они выстроились за нами в колонну по два и отсчитывали шаги на всю улицу:

— Eins, zwei links! Eins, zwei richtig![1]

Прохожие, которых мы обгоняли, смотрели большей частью на них, показывали пальцами, покатывались со смеху. Я их понимал. Когда по тротуару бежит толпа первоклашек с кувалдами наперевес да ещё и под немецкий счёт, трудно не засмеяться. Но нам с Дмитрием Анатольевичем было не до смеха. Жабоид поскользнулся, упал, я подхватил его за шиворот, потащил за собой. Он кое-как выправился, побежал сам, но дыхание сбилось, и гномы постепенно начали догонять нас.

Я снова оглянулся. Ещё пять минут, от силы десять, и они нас догонят. За последнее время я пристрастился к бегу, можно сказать привык, однако силёнок было маловато. Я задыхался. Будь я уверен, что они просто возьмут нас в плен, посадят в тюрьму, потребуют выкуп, я бы сам остановился. К сожалению уверенности такой не было. Они ни разу не попытались вступить в переговоры, а если бы вступили, может и бегать никому не пришлось. Ну согласитесь, на кой ляд мне все эти погони в тридцать лет? Мальчик я что ли? Я уже на машине ездить должен, в крайнем случае, на санках.

Я достал на бегу Горбунка и взмолился, задыхаясь:

— Горбуночек, солнышко, ты можешь быстренько превратиться в какие-нибудь коньки-самодвиги и обуть меня в них? Ну право же, сил моих больше нет бегать.

Горбунок смотрел на меня крысиными бусинками и тряс головкой, словно просил сформулировать мысль точнее.

— Тогда в сапоги-скороходы! Понимаешь?

Нет, не понимал. То ли в Миру подобного приспособления не существовало, то ли это была не его компетенция.

— Хорошо. В снегоход. Нет! В мотобуксировщик! Знаешь, такой…

Договорить я не успел. Резко пахнуло перебродившим виноградом, и вот я держусь за рукоять мотобуксировщика, а тот весело перебирает широкой гусеницей и тянет меня за собой со скоростью тридцать километров в час. Жабоид успел обхватить меня за талию, и мы как два заядлых слаломиста понеслись по тротуару, виляя между прохожими, вперёд к своему спасению.

Гномы безнадёжно отстали. Их однообразно-солдафонский счёт стих вдали и на душе стало легко и вольготно.

— Чтоб я ещё раз сел в автобус! — в сердцах воскликнул жабоид и потряс кулаком. — Да чтоб вас… Чтоб вы сдохли! Откуда вы только берётесь?

Последние слова предназначались гномам, и плохо, а может и хорошо, что они нас не слышали.

[1] Раз, два левой! Раз, два правой! (нем.)

Глава 15, опускающая нас ниже плинтуса

Мы ушли в подполье. В прямом смысле. Нас приютили хозяева небольшой избушечки в частном секторе на городской окраине. Жабоид представил их как своих дальних родственников по материнской линии. Пожилая пара оказалась исключительно радушной, не то что Водянкин или дед Лаюн. Нас покормили, пообещали истопить баньку и отвели для отдыха единственную в доме кровать. Последнее было лишним, и дабы не томить стариков своим присутствием, мы спустились в подпол. Воняло гниющими овощами и сыростью, а крысиные норы величиной с мой кулак отказывались создавать иллюзию комфорта. Для удобства нам скинули два старых матраса. Жабоид использовал свои познания в магии и сделал свет, повесив над полом тусклую звёздочку.

Я оттащил свой матрас подальше от ларя с картофелем, лёг и со скуки снова взялся сочинять стихи. Получалось как обычно не очень, где-то на уровне младшей группы детского сада. Я отыскал в полутьме отсвечивающие красным глаза жабоида и спросил:

— С чем рифмуется Василиса?

— Мелисса.

— Нет.

— Актриса.

— Уже ближе к сути, но всё равно нет.

— Твериса.

— А это ещё что такое?

— Ну, типа она из Твери.

— А она из Твери?

— Ну, — жабоид замялся, — как бы не совсем из Твери, но тварь редкостная.