Мимикрия пустоте

Впрочем, будущая мать Жени нашла филигранное решение в виде не менее будущего отца – Ивана Степановича Орлова. Пускай фамилия его не обещала завораживающих дыхание высот, по обыкновению ожидаемых от хищной птицы, она, тем не менее, на несколько голов превышала травоядную Анну Родионовну. От чего, с неожиданной для самой себя ловкостью, девушка не колеблясь убила в себе Попову и чуть меньше, чем за год, обратилась в парящего хищника. За следующий отрезок, уже физически не способный растянуться на двенадцать месяцев, она без волнительных колебаний и болезненных проволочек стала молодой матерью. Наконец, по завершении перечисленных достижений, женщине ее толка зажилось неописуемо легче, ведь с тех пор радости она могла приписывать мудрому небу, а невзгоды бестолковым мужу и сыну.

Иван Степанович в то время являлся заурядным мещанином с собственной небольшой плотницкой мастерской и имел в достатке сумму, которая с лихвой обеспечивала ему лучшую, чем у большинства бедолаг окружного города, жизнь. По крайней мере, так считал отец Жени Орленка. Разве возможно, да и так ли необходимо зарабатывать больше столичных господ? Безусловно нет! Размеренно довольствоваться приходящим – вот настоящая радость без суеты сует. Положение, никак невозможное называться губительным, новоиспеченной супругой посчиталось непостижимо наглым и даже в значительной мере пошлым. Прожигание средств создавало острый конфликт с выбранным путем мученицы, от чего она безотлагательно решила, что отныне семья будет держаться скромно.

Сдержанность проявилась везде, от смиренного ношения Женей рваных брючек, до периодического лишения сына безделиц совсем элементарных, доступных даже всякому крестьянину. Впрочем, Орленка – среди знакомых ребят прижилось звучное прозвище – не скрывали насильно от света учений, напротив, этим годом – после прилежной учебы – он закончил двухклассную церковно-приходскую школу, а со следующего месяца был обещан в семинарий. Свободный от тягостной учебы, мальчик бодрыми вечерами пускался пуще прежнего самостоятельно читать новостные газеты, литературные журналы и – если удавалось взять из земской библиотеки – художественные книги, жадно поглощая то, чего родители дать никак не могли.

Удивительная вещь! Несмотря на невежество матери и отца, в скромном мальчике таилось зерно проницательности, сулившее в перспективе – при должном уходе – прорасти до немыслимых масштабов. Женя прозрачно наблюдал бедственное положение крестьян, которые после шестьдесят восьмого не стали по мановению зажиточными. В частых прогулках видывал он, как изживались семьи и как люди с отчаяния уходили в неизведанные ими края; многие умирали от болезней, а в попытке прокормиться за бесценок продавались невинные дети.

Словом, вкушал мальчик нерафинированную Российскую Империю, из-за чего беспрерывно натыкался на несоответствие слов родителей – в частности, мамы, отец больше молчал – и реальности, которую они тщетно пытались объяснить при помощи голубого пятна.

Но как же тяжело! затуманить разум человеческий, если взгляд устремлен не на небо, но в дали пред собою… Когда Жене удалось в очередной раз поймать одураченных сказкой родителей на лжи, а газеты – на попытке воссоздать бутафорские подделки, он твердо решил с того дня верить только себе, пока не встретит ученого человека.

В таких убеждениях Орленку предстояло – к удивлению родителей – подойти к дюжине лет, хотя, по правде, Анна Родионовна всячески избегала упомянутого обозначения, ведь при его принятии на следующий год она оказалась бы загнана в ловушку вздорных предрассудков. Не изменяя бессменным традициям дня рождения, праздник, как добропорядочный джентльмен, приходил в точное время одного и того же дня – последние сутки лета, обещая в этот раз торжественно разделить место с цирковым выступлением. Подарком родители пообещали, после многочисленных уговоров Щедрости, заветные билеты на поезд, отбывающий рано утром с вокзала Юности. Иными словами, они согласились оплатить заветные билеты.

– Нечестно! Почему, когда чего-то ожидаешь, время отказывается выполнять свою единственную обязанность? – Женя, глубоко погруженный в свои мысли о скором представлении, направлялся на ярмарку, в сторону церковной площади.

Люди, гордо представлявшие себя «служителями» – хотя их действия в последнюю очередь напоминали службу – радушно встречали и возбужденно поддерживали приезд ярмарки четвертый год кряду. Доподлинно причина акта добродетели не оглашалась, но разного рода толки, построенные вокруг озвученной мистерии, неизменно сводились к единственной фразе – свечной заводик в недвижимом имении. Опровергать или доказывать данную теорию никто – в силу неизбежно негативного исхода – не брался, предлагая пользоваться милостивым гостеприимством церкви и ее «служителей».

Иными словами, Женя знал маршрут на уровне мышечной памяти и, пока голова его бороздила просторы глубокого океана мыслей, юные ноги механической походкой стремились в место, невольно вызывающее настроение грандиозного праздника.