Мимикрия пустоте

Вдалеке засияла пустынным золотом верхушка церкви, а едва Женя круто завернул за угол последней преграды, взору его предстал ее полный – в меру вороватый – в меру цыганский – в меру симпатичный облик. Не успел Женя окинуть проницательным взглядом открывшийся вид на ярмарочные просторы – пошлая обрамление христианства его не интересовало – как ему – продолжавшему свободное плаванье – стеной преградил путь появившийся словно из ниоткуда мужчина.

Бывают такие поразительные случаи, когда собственное мнение о незнакомом собеседнике пугающе просто удается составить прежде, чем первые слова успевают пролиться из уст его, прибегая при этом не к методу доказательств, но к самым низменным чувствам, которыми природа нас одарила. Вот и сейчас, пойманному врасплох пловцу оказалось достаточно лишь запаха грандиозной попойки и жалкого вида стоящего напротив мужчины.

– Слышь, мальчик, – бесцеремонно начал он. – Помоги бедному дяденьке, дай ему денежку на пропитье, – Сухой голос окончательно сформировал мазками созданный образ. Стало понятно, что нежеланный собеседник с трудом, будто после зубного врача, выстраивает слова в шеренгу предложения.

– Извините, дяденька, – излишне вежливо проговорил Женя, с испугу вынырнув из размышлений, – у меня нет ни копейки, – Не соврал он, и вместе с тем прозвучало это так скудно, что мальчик счел нужным добавить. – Родители отродясь не выделяют.

– Нахал! – Внезапно нашел забулдыга в своем голосе злость. – Как смеешь обманывать? И не просто лгать, а бессердечно отказывать нуждающемуся? Еще и на глазах самого…

– Дяденька, – резко перебил Женя, быстро оправившись от изначально поразившей его робости. Он не впервые натыкался на подобных комичных неудачников, утвердивших своей жизненной целью превращение в злую собаку. Возложив на небо формальные обязанности, они нашли собственное избавление в предмете материальном, способном затапливать любую горесть и радость. Орленку претила сама идея столь бездарного бытия, и поэтому, нарочито грубо перебив собеседника, он эмоционально добавил: – Нет у меня никаких денег! И даже если бы нашлись, да пусть бы я из семьи аристократа происходил – ничего бы вам не дал.

– Паршивец! – На секунду показалась поднятая в кулак рука. – Жадность страшный грех, маленький нахал! Да чтоб тебя наказал сам…

Тут распаленного до опасного предела мужчину кто-то приятным голосом громко окликнул.

– Сергей Афанасьевич! – Пролился обескураживающе мягкий, певучий голос. Не было сомнений в принадлежности жалких псов к общей стае. – Не допытывайтесь, будет вам. Нынче я озаботился, чтобы вы своих сил попусту не тратили, нам с вами еще праздновать. – С улыбкой, способной легко поразить любую даму, произнес вовремя появившийся собутыльник.

– Коля! Если бы ты только – здесь он гадко икнул, – слышал, как стервец огрызался… обожди, а куда он исчез?

А Женя, не воспылав сердечным желанием узнавать причины празднования – пускай это останется на доброй совести находчивого читателя, – счел благоразумным удалиться, оставив Сергея Афанасьевича в полном недоумении. Вследствие этого вес маршрута невольно преобразился, прибавив в себе несколько сотен грамм кругов, крюков и поворотов. Наконец, отлично знающий каждый брусчатый переулочек, грязную улочку и темную тропку Орленок механической походкой снова вывел свое тело к преобразившейся со вчерашнего дня площади, только на этот раз с ее противоположной стороны, расположив горизонтом между собой и церковью бесчисленные лавки.

День лишь начинал свой ход: бесстыдные в своем блеске от палящего августовского солнца колокола успели возвестить о наступившем полудне, но томившиеся на протяжении года люди вожделеющего типа – как прав Платон! – нашли сей факт достаточным, чтобы заполнить собой все ярмарочное пространство. Независимо от направления, взгляду представала оживленная деятельность: одни нескромно настаивали на значительных скидках, другие с сердечными заверениями кричали об уникальности своего заграничного товара, третьи же спешно заканчивали обустраивать свои места.

Поистине! какой силой обладают редкие события – неважно, из злого начала они проистекают или из доброго, ведут ли от торжественного к траурному, как прошлогодняя давка, или от недовольного к варварски справедливому, как лишенная носителя французская голова, так сильно разочаровавшая чувствительных романтиков; повторю – какой силой обладают редкие события, раз они способны объединять в безумных количествах людей, не знавших друг друга! А может… какой безвольностью обладает народ, раз позволяет исключению завладевать собою?

И хотя лишенный критического мышления читатель может допустить, будто бедный окружной город сразу же изменился, окрасился в яркие цвета и повеселел, он должен трезво сознавать невозможность преображения в один день – правило справедливое и для человека. Давящий шум, нестройный гам, смех детей, громоподобный топот, звон металла – всего было недостаточно, и ярмарка пока что от силы походила на свое величие, набираемое обычно к концу первой недели.