Миндаль, корица (СИ)

Приехал с целью, с планом — высказать всё накопившееся за восемь месяцев её отсутствия, схватить за руку, посадить в машину и увезти насильно из этого странного места, маленького государства, организованного кучкой сумасшедших. Готов был даже на обратном пути слушать её слёзы и крики, готов был по приезду запереть её в квартире и замки сменить, чтоб при всём желании не смогла никуда уйти снова. Но вот она начинает медленно спускаться и присаживается на верхнюю ступеньку. Одной рукой подпирая подбородок, а другой придерживая холщовую сумку с яблоками, разглядывает его, будто заново узнаёт, и он теперь лишь в одном нуждается — чтоб сказала, как соскучилась, обнять себя дала, позволила сорвать косынку, зарыться обеими руками в светлые согретые солнцем волосы, да без конца целовать яблочные губы. На Эме свободные, подшитые около пояса, штаны длинной чуть ниже колен и заправленная в них светлая рубашка без пары пуговиц — вещи очень чистые, но ей не по размеру, сильно велики, явно чужие, и, Санзу уверен, до неё их успел поносить не один человек. Он смотрит на неё и не верит, что перед ним именно она. Хочет, до безумия хочет возненавидеть её за всё, что она сделала. За то, что променяла на эту ветошь свои красивые платья, которые смотрелись и сверкали только на ней, а ныне безликими тряпками висят в гардеробной в его квартире (особая ежедневная, придуманная им самим, пытка — смотреть на её вещи и на её обувь, рядами, стоящую на полках, и знать, что это всё новой-ей теперь не нужно). За то, что уехала среди ночи, оставив его наедине с каждым невысказанным словом. За то, что не вернулась. Ни через день не вернулась. Ни через два. Ни через месяц. Теперь обнаружилась здесь, мечтательно-прекрасная, яблочно-летняя в рассеянном мягком свете, окружённая зеленью и красными яблоками — они то там, то тут: висят на дереве, прячутся в густой, местами примятой, траве, блестят боками, уложенные в ящик, что стоит тут же, под деревом. Да и как её-новую ненавидеть? У неё в сумке не яблоки — последние дни лета, в волосах — лучи вечернего солнца, а на шее вместо золотой цепочки с рыбкой кои сухой яблоневый листик, зацепившийся за ворот рубашки. И Эме самой как будто бы с этим со всем хорошо. По-своему хорошо, не так, как с ним было когда-то.

— Странно, тебя не прогнали, — произносит тихо, в голосе эмоций — чуть, да и те, наверное, больше к яблокам, которые она вдруг начинает с таким интересом рассматривать. — Ты угрожал людям здесь?

— А что, теперь нужно кому-то угрожать, чтоб до тебя добраться?

— Нет, вообще не нужно было приезжать. Мне и говорить с тобой не желательно. Не только с тобой — ни с кем из той жизни. Это… это не поощряют.

— А я, значит, как раз из той?

— Ну уж не из этой точно, — звучит как будто бы язвительно, но нет — просто по факту. Он ведь теперь действительно не из этой. Из этой у неё — новые братья и сёстры, работа с раннего утра до поздней ночи, старая поношенная одежда. Вот только правда ли она мечтала о такой жизни, или просто нашла место лучше, чем подле него — об этом ему остаётся только догадываться.

Эма спускается с лестницы, от его руки отказывается, тихонько сообщив, что помощь чужака ей принимать нельзя.

— Чужак из той жизни… это ты так прокляла меня?

На его сарказм внимания не обращает, мнёт поясницу, потом молча вытаскивает из сумки яблоки, осматривает каждое и аккуратно укладывает в ящик. На одно любуется особенно — крупное, круглое, с ровным румяным боком, маленькой частью ветки на черешке и даже с зелёным листом.

— Вот, возьми, — ему протягивает и глядит с обидой, когда он специально на пару мгновений удерживает её руку в своей. — Подарок лета. Просто так. Хотя тебе, наверное, подобное удивительно.

— Почему удивительно? Я для тебя всегда всё делал. Просто так для тебя, Эма.

— Ошибаешься, ты старался для себя, — говорит и оглядывается на скрип калитки в стороне, в сад входят трое и рассматривают чужака, с которым так запросто разговаривает их сестра. — А я всего лишь была рядом. Единственный раз я попросила сделать что-то для меня — бросить группировку, послать к чёрту Майки, а не принимать все его затеи, как свои собственные. Но ты даже не задумался над этим.

— Да как бы нам с тобой было тогда, Эма? Без денег, без жилья как? Куда б меня с такой рожей работать взяли?