Миниатюры с натуры

— Как ты там своей головы не забыл!

Чуть только выдалась свободная минута — и я к кошелке, к любимым книгам.

Старшей моей сестре Сане мама не раз говорила:

— Тоненький, худой, одни глаза блестят. А почему, спрашивается? Книжками голову себе забил. Санька! Возьми книжки да в мякине или в полове спрячь. А то зачитается, глупенький!.. С ума-разума сойдет. Припрячь, доченька!

Только дед Спиридон моей науке сочувствовал. Трубку не курил, а водочку пил. Выпьет и навеселе ласково скажет:

— Аз… буки… веди… глаголь… Читай, читай… «І старчата, і панята, усі Адамові діти…»

Дед Спиридон не имел ни хаты, ни земли. Печником был. Ходил по селам и хуторам и печи ставил. В трудовых странствиях и богатую словесную шкатулку приобрел. Множество народных поговорок знал. Бывало, за словом в карман не полезет.

Вспоминаю: о зазнавшемся панском лакее в селе не стесняясь говорили:

— Где-то он одну клепку потерял. Что и говорить — смекалистый, а глуповатый… Глуп так, что и не приведи господь!

Так вот тот лакей возле лавки с гонором доказывал:

— Мужицкая голова горшок горшком. Сам бог Саваоф мужику правильный путь указал: «Паши и босыми ногами стерню топчи!»

Дед Спиридон слушал-слушал его и не стерпел обиды:

— Знаете что, человече! Если кто скажет, что вы умный, плюньте ему в глаза.

Нужду, горе людское дедусь одним лекарством лечил: время от времени водочкой заливал.

Выпьет и вздохнет:

— Пошла по животу, как брехня по селу!

Такая тогда в селе была мрачная пора. Не один мой дед, труженик-работяга, слезы свои в рюмке топил.

Чистенькой в стакан нальет, луковицу в соль обмакнет и выйдет в сени.

— Куда вы, дедушка? — спрашиваем.

— Пойду, детки, мороз пугать.

Вернувшись в хату, дед спешил понюхать хлеб.

— Что, — спрашиваем, — напугали мороз?

— Испугал, испугал… бежал он, поджал хвост и огородами, огородами прямо в лозняк помчался.

Интереса ради и я однажды тайком это страх наводящее зелье попробовал. Вонючее, жгучее и горькое.

— Дедушка! — говорю. — Какое же оно горькое!

— Эге-ге!.. Горько глотать, да жаль отдавать.

Хороший нрав у моего деда был. Всегда от него веяло жизнерадостным, оптимистическим ветерком.

Я и сейчас иногда думаю-гадаю: откуда у малограмотного сельского пролетария родилась глубокая, убежденная вера в счастливое будущее?

Увидит волостного старшину, урядника или стражника и гневно бросит вслед:

— Пошли лютые собаки! Ох, внучек, внучек! Грянет гром великий, и разразится буря грозовая. С бурей, с громом пройдут ливневые дожди и снесут супостатов с земли. Засияет весеннее солнце, и обрадуются люди. И ты станешь свободно читать свои книжки, свободно смеяться.

Никогда не забыть мне дедова пророчества. Как в воду глядел.

Огнем полыхал его гнев и на панов и подпанков. Всем своим трудовым сердцем ненавидел он кулаков-мироедов.

Порой в семейном кругу возникали такие нелады, такие ссоры — кажется, и вовек не преодолеешь их.

Спокойно подойдет дед Спиридон к спорящим и скажет:

— И чего вы грызетесь за сухой кизяк? Погрыз сам, дай и ему погрызть.

Шутка деда сразу утихомиривала — спор утихал.

Порой я и думаю: если мой дедусь и не успел внуку всей мудреной шкатулки передать, то юмора я у него позаимствовал немало.

3

В детстве мои познания в технике дальше лемеха и плуга не простирались.

Поезда, паровоза, железнодорожных путей я не видел и не знал — скачут они или летают.

Железную дорогу родители называли чугункой. Бежит она по земле, возит людей, режет их.

Как-то нас с сестрой отправили в Полтаву за лекарством.

По дороге домой мы заблудились, поехали окольным путем. Отпустили вожжи — пусть конь сам дорогу ищет — и сидим на возу, плачем.

Слышим, где-то далеко поезд бежит. И вдруг паровоз как загудит — гу-гу-гу!

А мы едем по хлебам, степью, едем по высокой ржи.

Паровоз гудит, а сестра плачет:

— Он нас догонит. Догонит и зарежет.

— Чудна́я ты, — говорю. — Паровоз по ржи не бегает. Он бегает по просу.

Мои знания в биологии и зоологии были еще слабее.

Знал только, что поросенок имеет четыре ноги, маленький хвост и большие уши. Хрюкает. Рылом роет землю, ищет картофель.

Тяжелая, горькая доля была у наших матерей, которые в слезах и муках нас родили, выходили и выкормили.

А нас, маленьких, все прибавлялось и прибавлялось в семье. Шестнадцать человек народилось.

В селе так и говорили: что ни жатва, то и новый ребенок.

4

В первые советские годы я работал в милиции. Не знаю, где как, а полтавская городская милиция в те времена и вопросами культуры и искусства занималась.

Как это делалось?

Приносили, скажем, коротенькое либретто кинопьесы, я читал, толком ничего не понимал и — пусть бог простит — с легкой руки ставил визу «разрешаю».

Кинокартины доставлялись организованно, но завозились и частным образом.

Известный русский киноактер Салтыков в картине «По диким степям Забайкалья» сам играл и сам ее по городам демонстрировал.

А какой-то коммерсант даже притащил кинокартину «Жизнь, распятие и вознесение Иисуса Христа».

Вот здесь моя «легкая рука» заколебалась — что делать?

Я никак не мог представить, какие функции сын божий будет исполнять на киноэкране.