Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию

Так же и слово: лишь там, где оно находит противо-слово, не просто занимающее в области слов противоположную ему морфологическую или семантическую позицию, а оборачивающееся против слова как слова, против его словесного характера, с его абсолютным диктатом, то есть только там, где насилие слова поддается своему «иссиливанию» [Entwaltung], оно может говорить и действовать как слово – будучи «извеченным» [entwortet][102]. Говорить и действовать оно может не тогда, когда замкнуто в себе и ни с чем другим не связано в своем единстве, а только тогда, когда говорит и действует для чего-то и за что-то [für] – за что-то другое, относящееся к сфере языка или нет. Слово говорит только из своего «для / за», то есть говорит лишь как отличное от себя самого и из собственной удаленности от себя. Только в отречении от себя самого в «для / за» – и только в нём – слово превращается в слово; именно «извечание для / за» позволяет слову говорить, и то, чтó оно говорит, каждый раз имеет смысл «для / за», вступающего на место другого и стоящего на его стороне. Его «извечание» не может иметь характера простой замены слова другим словом или значением, которое со своей стороны можно было бы выразить каким-то словом. И точно так же «извечание» не может подразумевать простой перевод слова в действие, руководимое словом. «Извечание» должно затрагивать словесный, а значит и языковой характер вместе с его притязаниями на фундаментальность; оно должно еще до любого помысленного или действующего, до произнесенного или написанного слова априорно подвергать его соприкосновению с другим, которое не есть слово и которое никем не руководимо и никем не обосновано. В предложении – в раз-лагающем предложении [entsatzender Satz], sit venia verbo[103] – «извечает в „для / за“» – лишаются силы принцип и примат логоса для познания, языка и действия. «Для / за», за которое оно говорит, это противо-слово для онтотеологического основополагающего слова, постулируемого в Евангелии от Иоанна как en arche en o logos[104]. В начале было не слово: чтобы возникло начало и слово, в нем должно было, без начала и слова, уже быть запущено противонаправленное движение – некое «из- / от-» – которое отдаляло бы его от его arche, его основания в себе, его власти, насилия и использования. Когда слово получает слово, оно всякий раз происходит из и переходит в слово-для / – за. И даже когда оно есть слово для слова, то оно – слово для другого и a limine[105] бессловесное «слово», так что монархия языка закончилась, еще и не начавшись. Язык из «для / за» – это an-arche.

Имманентная приостановка слова в слове делает его говорящим-за [Für-Sprecher], адвокатом и защитником для другого – которое ни в каком слове не находит приюта. Извечая себя, слово отвечает на собственное насилие тем, что «иссиливает» его. «Для / за» у Целана – не один предлог среди прочих, а абсолютный, предваряющий все последующие предлоги и их обусловливающий пред-предлог. Это не местоимение [Fürwort], замещающее слово, как оно описывается в грамматиках, а некое имение без места; это «для / за» прежде любого слова и даже прежде себя самого, и потому это «для / за» – не слово, а то, в чем – в том числе и в «для / за» – оно активно и вместе с тем пассивно извечает. Слово для слова – то есть для слова и для языка вообще – само не может быть словом из языка; скорее наоборот, язык должен быть языком извечающего и извеченного «для». Это – абсолютное пред-слово и от-слово для любого другого, уже известного или еще неизвестного слова. Поэтому в «здесь» определенного исторического языка, немецкого, это слово – радикальнейший, суб-радикальный ответ на возможность будущего языка и вместе с тем на возможность не только языка, но и событийности [Geschehen], выходящей за рамки любых слов и всякого языка. Это – пред-слово и ответ, говорящие в «здесь» за иное, чем «здесь», и тем самым за вместо-положение [Entortung] любых понятий топического порядка. «Для / за» в стихотворении Целана не есть слово, в нем слово «извечает» – «извечает» себя и любое другое слово, за которое оно говорит и пред которым оно говорится. «Извечая» всю совокупность языка, его функций и операций, это слово узурпирует все другие; оно – универсальный паразит, в пределе бесконечный парабазис, структурная пародия тотальности языка, но и – слово, говорящее аффирмативно за все еще предстоящие слова, даже за слово «за», и оно говорит за-ранее, предваряя их, и если и не без насилия, то все же, «иссиливая», расчищает для них место.