Строки «И как насилие / иссиливает, чтобы / действовать» можно понимать не только как формулировку положения о приостановленном самоаффицировании из исследования Беньямина о художественной критике, но и как краткое воспроизведение одного из рассуждений в его исследовании «К критике насилия» и его последующей версии в большом эссе о Кафке. Любое насилие, будь оно и наивысшим, чтобы распространяться на что-то, должно воздерживаться от собственного отправления, а значит – от себя самого. Если бы насилие не иссиливало
, как пишет Целан, оно уничтожило бы все в пределах своего воздействия, включая и само же себя. Чтобы удержаться, оно должно держать себя. Из парадокса уничтожающего себя насилия, таким образом, выводится противоположный парадокс – парадокс насилия, которое иссиливает: никакое другое не могло бы уже действовать, потому что никакое другое уже не было бы насилием для чего-то. Насилие, когда оно действительно и действует, может быть только таким, которое приостанавливается ради себя и ради другого, ради себя как другого. Только обернувшееся против себя насилие действует [wirkt]: не только в том смысле, что оно производит эффект, но и в том, что оно сплетает, спрядает и ткет [wirkt] – так, как ткут ткань, ковер, текст.Из этой структурной предпосылки в последующих строках получаются выводы: в каждом «здесь» – а значит, и в «здесь» стихотворения, и в «здесь» каждого его чтения или филологического разъяснения – насилие идей, образов и репрезентаций, насилие языковых образов и риторических фигур должно столкнуться с имманентным противо-насилием, которое только и позволяет насилию быть насилием и действовать. Только противо-образ создает сопротивление, делающее образ образом. Но такой противо-образ не может быть просто другим образом, контрастирующим или противопоставленным уже данному; он должен быть противо-образом в том смысле, что он противостоит самой образности образа, самой фигуральности риторической фигуры, он упраздняет и открывает их по отношению к без-óбразному и не-фигуративному. Лишь оспаривание образности [Bildlichkeit] образов, тропов и схем – вместе с их образцовостью [Vor-bildlichkeit] и отображением [Nach-bildlichkeit], то есть с их миметическим и предписывающим характером – позволяет проступить в них тому, что уже не подчиняется неограниченному насилию созерцания – парадоксальный, раз-ображающий себя образ. Процесс его создания Беньямин называет критикой.
Он пишет о нем в последних фразах своего исследования так: «Его можно образно представить себе как создание ослепления в произведении искусства. Это ослепление […] есть идея»[100]. Идея для Беньямина – не образ и не образец, но – как и для Платона[101] – ослепление созерцания и стирание образа. Но, говоря об ослеплении, нельзя вырваться из плена того самого образа, который должен быть подвергнут ослеплению и который, что парадоксально, ослепляет сам себя. Как «идея» стирает идею, так же «противоображается [gegenbilderts]» в «здесь». «Здесь» – это идеальное и анти-идеальное место как таковое, и в нем каждое слово встает против себя самого. Без-ображающим – «противоображающим» – в этом смысле является не только парадоксальный «образ» ослепления образа (эйдоса, произведения) «идеей» у Беньямина; «противоображающ» и образ телескопа, реципирующего лупу. Он представляет не какой-либо предмет, а «рецепцию»: снимок, принятие и – поскольку «рецептивность» можно понимать как контраст и противопоставление «продуктивности» и «активности» – passio в процессе изображения образа, в котором макро- и микроскопия проницают друг друга. Точка, в которой дальнее видение воспринимает близкое и в которой они смыкаются, – это их точка индифферентности, не позволяющаяся созерцать ничего, кроме самой структуры созерцания, никакого образа, кроме образа создания образов, и никакого, кроме того, что одновременно и «противоображал» бы. Принятие дали в близость не подотчетно ни созерцанию, ни какой-либо theoría, поскольку соотношение между ними должно предшествовать любому созерцанию и любой теории, оно – не-созерцамое и не-теоретическое как таковое. Только приостановка зрения позволяет проявиться зримому.