Она приходила на Джантар-Мантар дважды в неделю, а иногда и чаще, приходила вечером и задерживалась до рассвета. Время от времени она приносила своему новому другу глистогонные таблетки, каковые — по какой-то причине — считала оздоравливающими. Доктор Бхартия был настолько учтив, что принимал эти таблетки, невзирая на свою голодовку. Тило считала этого доктора человеком мира, самым здравомыслящим и душевно здоровым из всех, кого она знала. Со временем она стала переводчиком/переписчиком, а также типографом и издателем одностраничного бюллетеня «Ньюс энд вьюс», которую он редактировал и исправлял каждый месяц. Им удавалось продавать 8–9 экземпляров каждого нового издания. В целом это было процветающее медийное предприятие — политически острое, бескомпромиссное и насквозь красное.
Партнеры не встречались уже целых восемь дней после пришествия мисс Джебин Второй, когда Тило позвонила доктору Бхартии, чтобы рассказать о полицейском извещении. Доктор мгновенно понизил голос до шепота и сказал, что не надо говорить об этом по мобильному телефону, потому что его прослушивает Интерпол. Однако сказав это, доктор Бхартия оставил все предосторожности и заговорил громко и свободно. Он рассказал о том, как полицейские избили его и конфисковали все экземпляры его бюллетеня. Сказал он также, что вполне вероятно, что они выследили ее по статье-памфлету, потому что в конце его мелкими буквами были напечатаны выходные данные издателя. Возможно, однако, что о Тило полицейские догадались по ее подписи на гипсовой повязке. Полицейские несколько раз сфотографировали подпись с разных ракурсов — это была единственная подпись, выполненная зелеными чернилами с указанием почтового адреса. «Поэтому ты, скорее всего, стоишь в их списке первой», — добавил доктор Бхартия. Исходя из всего этого, доктор посоветовал Тило незамедлительно взять малышку и переехать вместе с ней на постоялый двор «Джаннат» возле похоронного бюро в Старом городе. Там Тило следует обратиться к человеку по имени Саддам Хусейн или непосредственно к владелице, доктору Анджум. Она очень хороший человек, добавил доктор Бхартия («приходила ко мне несколько раз после того ночного инцидента и интересовалась, где ребенок»). Поскольку он сам именовал себя почетным титулом доктора философии (хотя вопрос о присвоении звания пока только рассматривался), доктор Бхартия именовал докторами всех людей, к которым испытывал симпатию и уважение.
Тило не удивилась. Она уже знала о постоялом дворе и о Саддаме Хусейне из визитной карточки, которую бросил в ее почтовый ящик человек, верхом провожавший ее до дома в
Он позвонил через несколько часов и сказал, что план действий готов. Он приедет за ней и ребенком на рассвете — между четырьмя и пятью часами, до того, как в город будет запрещен въезд грузовиков. Если дом под наблюдением, то это будет легче выяснить именно рано утром, когда на улицах безлюдно. Саддам приедет с другом на пикапе «Муниципальной корпорации Дели». «Нам надо будет забрать труп коровы, обожравшейся пластиковых пакетов на свалке в Хаузе-Кхаcе». Заезд за Тило не будет большим крюком. План сработает на сто процентов, уверил Тило Саддам. «Полицейские не станут останавливать муниципальный пикап с дохлой коровой, — смеясь, сказал он. — Если мы откроем окна, то они учуют нас, прежде чем увидят», — добавил он.
Ну вот, настало время еще одного переезда.
Тило осмотрела дом, словно вор, решающий, что еще надо забрать. Какие тут могут быть критерии? Вещи, которые ей, возможно, понадобятся? Или вещи, которые просто нельзя оставлять? Или взять и то и другое? Или вообще оставить здесь все? Она смутно понимала, что если полиция взломает квартиру, то похищение ребенка окажется самым мелким ее преступлением.
Самыми страшными уликами в ее квартире были коробки из-под фруктов, которые, по одной, доставил ей один кашмирский торговец. В коробках было то, что Муса назвал своими «пожитками», уцелевшими после наводнения, случившегося в Сринагаре год назад.