Когда Джелам вспучился и вышел из берегов, город исчез. Под водой оказались все городские кварталы. Армейские лагеря, пыточные центры, госпитали, суды, полицейские участки — все скрылось под волнами. Плавучие дома покачивались над местом, где только вчера была рыночная площадь. Тысячи людей спасались на крутых крышах и в импровизированных убежищах на возвышенных местах, ожидая спасателей, которые так и не прибыли. Утонувший город — это зрелищно. Утонувшая же гражданская война — это явление. Армейские вертолеты на камеры зависали над Сринагаром. Все должны были видеть, как доблестные индийские солдаты спасают неблагодарных кашмирцев, которых, собственно, и не следовало бы спасать. Вода в конце концов отступила, обнажив покрытый грязью город, непригодный для обитания. Лавки, забитые грязью, дома, забитые грязью, банки, забитые грязью, холодильники, шкафы и книжные полки — все-все было полностью забито жидкой грязью. И были неблагодарные озлобленные люди, которые выжили, несмотря на то что их никто не спасал.
Все время, несколько недель, пока длился потоп, Тило ничего не слышала о Мусе. Она даже не знала, в Кашмире он или нет. Она не знала, выжил он или утонул и не вынесло ли его тело на какой-нибудь дальний берег. В те ночи, ожидая вестей от Мусы, она ложилась спать, приняв лошадиную дозу снотворного, а днем ей наяву грезился потоп. Ей виделся дождь и ревущий водный поток, несущий мотки колючей проволоки, которая выглядела, как жесткая трава. Поток нес пулеметы с рожками, похожими на плавники огромных рыб, а стволы блестели, словно спины русалок. Трудно было сказать, на кого были направлены стволы и кому было суждено умереть, если бы это оружие вдруг начало стрелять. Солдаты и мятежники, обхватившие друг друга под водой в последней схватке, медленной, как в старых фильмах о Джеймсе Бонде. Воздух выходил из легких похожими на пули пузырьками. По волнам, кружась, плыли чайники без свистков, газовые котлы, диваны, книжные полки, столы и кухонная утварь, делая поток похожим на улицу с неуправляемым, но интенсивным движением. Кружились трупы коров, собак, яков и кур. Заявления, протоколы допросов, армейские пресс-релизы сами свернулись в бумажные лодочки и плыли в надежную гавань, весело прыгая по бурной воде. Были в этом потоке также политики в костюмах и телезвезды в блестящих купальниках, похожие на морских коньков, исполнявших сложный танец. Они то ныряли, то выпрыгивали на поверхность, поднимая брызги и шлепая по воде ладонями и ступнями. Ярко сияли белые зубы, напоминавшие колючую проволоку. Особенно выделялся один политик, взгляды которого недалеко ушли от взглядов охранных отрядов нацистской Германии. Он катился по волнам в накрахмаленном и казавшемся водонепроницаемым дхоти.
Этот кошмар преследовал ее день за днем, не давая покоя и обрастая все новыми и новыми ужасающими деталями.
Прошел целый месяц, прежде чем Муса наконец, позвонил. Тило пришла в ярость, услышав его бодрый голос. Он сказал, что в Сринагаре не осталось ни одного целого дома, в котором он мог бы хранить уцелевшие после наводнения вещи, и спросил, нельзя ли подержать их на квартире Тило до тех пор, пока город не оправится от бедствия.
Ну конечно, она ответила, что можно.
Они были отменного качества — те кашмирские яблочки, что были доставлены в аккуратных картонных коробках, — красные, менее красные, зеленые, почти черные — делишес, голден делишес, амбри, каала-мастана. Каждое яблоко было упаковано в хрустящую перфорированную бумажку. В каждой коробке Тило нашла визитную карточку Мусы — кусочек картона с силуэтом лошадиной головы. И в каждой коробке, естественно, было двойное дно, под которым и находились уцелевшие вещи.
Тило снова открыла коробки, чтобы вспомнить, что в них находится, и решить, что со всем этим делать — взять с собой или оставить здесь. У Мусы был запасной ключ от квартиры. Гарсон Хобарт сейчас проходил службу в Афганистане, да и в любом случае ключа у него не было. Так что риск оставления вещей здесь был невелик. Правда, кто знает, вдруг полиция все же взломает квартиру?