Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений

Боулинг даже наблюдает своеобразную двухминутку ненависти, когда во время посещения «Клуба левых книг» слышит речь говорящего лозунгами антифашиста. «Ужасная вещь на самом деле – человек, который, словно из жерла, постоянно стреляет в тебя пропагандой. Повторяет одно и то же. Ненависть, ненависть, ненависть. Давайте соберемся вместе и хорошенько чего-нибудь поненавидим»²⁹. Оруэлла отталкивала не политика (ведь он сам был антифашистом), а язык и тон. Даже отказавшись от пацифизма, он продолжал с подозрением относиться к риторике. В романе «Тысяча девятьсот восемьдеся четвертый» есть интересный момент, когда член внутренней партии О’Брайен, изображая из себя члена секретного Братства, спрашивает Уинстона и его любовницу Джулию о том, готовы ли они убивать, саботировать, закладывать бомбы и даже «плеснуть серной кислотой в лицо ребенка»³⁰ для того, чтобы свергнуть режим Большого Брата. Те без колебаний отвечают утвердительно. Позднее О’Брайен напоминает Уинстону об этом эпизоде, подтверждающем то, что цель оправдывает средства. Противники Большого Брата называют свою организацию Братством, что говорит о том, что режим и его противники не так далеки друг от друга, как Уинстону хотелось бы верить.

Боулинг добирается до Нижнего Бинфилда, но пребывание в этом месте не приносит ему радости. Место, которое он помнил райским уголком, стало шумным и застроенным. Все современное претит герою, и его язык является своеобразным мостом между демократией и тоталитаризмом. «Новый вид людей из Восточной Европы… которые думают лозунгами и говорят пулями»³¹, они рационализированы, как и современная Англия[20]. В лексиконе Оруэлла 1930-х слово «рационализация» было таким же опасным, как слова «гигиеничный», «стерильный» и «выхолощенный». Вот как он описывал капиталистическую дистопию: «Везде целлулоид, резина и хром, лампы горят у тебя над головой, все радио играют одну и ту же мелодию, зелени не осталось, все залито бетоном…»³³ Все это напоминает список того, что ему не нравится, приведенный в сборнике «Авторы XX века»: «Мне не нравятся большие города, шум, автомобили, радио, консервированная еда, центральное отопление и “современная” мебель»³⁴. У Оруэлла были скромные и старомодные вкусы, и это означало, что хотя он и уважал простого человека, но презирал многое из того, что нравилось обычным людям, жившим в 1930-х.

Так что было кое-что, что, по мнению Боулинга, стоило разбомбить. Точно так же и Комсток из романа «Да здравствует фикус!» боится и одновременно жаждет вой ны, ужасного чистилища, в котором исчезнут самые неприятные аспекты современной жизни. «Еще немного – и появятся аэропланы. Бабах! Несколько тонн тротила – и наша цивилизация летит к черту, куда ей и дорога»³⁵. Точно с таким же апокалиптическим инстинктом Уэллс фантазировал о том, что марсиане уничтожат Уокинг, а Джон Бетжемен хотел, чтобы бомбы падали на Слау. Уничтожить все и начать заново. В первых четырех романах Оруэлла, несмотря на их различия, прослеживается ощущение клаустрофобии, распада и живой смерти. И конечно, запах страха.

Мы в нем купаемся. Это наша стихия. Все те, кто до смерти не боятся потерять работу, до смерти боятся войны, фашизма, коммунизма или чего-нибудь еще³⁶.

30 октября 1938 года в восемь часов вечера по Нью-Йорку на радиостанции CBS непреднамеренно провели федеральное психологическое исследование чувства страха. Подготовленная на Хеллоуин передача программы The Mercury Theatre on the Air была адаптацией романа Г. Уэллса «Война миров». Сценарий писали двадцатитрехлетний вундеркинд Орсон Уэллс и писатель Ховард Кох. Уэллс не собирался никого обманывать или вводить в заблуждение. Позднее он говорил так: «Мы считали, что такая невероятная история может только утомить или слегка возмутить людей»³⁷. Несмотря на то что в информацию о том, что смертоносные космические корабли марсиан приземлились в Нью-Джерси, действительно сложно поверить, в начале и конце каждого получасового сегмента в общей сложности часовой передачи транслировали объявление о том, что это развлекательная передача на основе художественной книги. Но сама программа была довольно убедительно представлена в виде чрезвычайных информационных сообщений, к тому же нервы людей сразу после подписания мюнхенских соглашений были напряжены.