Читаем Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений полностью

На протяжении приблизительно двух лет между участием в гражданской войне в Испании и попыткой участвовать во Второй мировой войне Оруэлл занимал позицию пацифиста. Официальная британская версия антифашизма казалась ему «плохо завуалированным ура-империализмом»6. Он был уверен в том, что война «офашистит»7 жизнь англичан: «снижение зарплаты, подавление свободы слова, жестокости в колониях и так далее»[18]. Одной из любимых цитат Оруэлла в то время было высказывание Ницше о том, что те, кто хочет победить дракона, рискуют сами стать драконами9. «В конечном счете фашизм – это всего лишь стадия развития капитализма, и при возникновении сложностей даже самая так называемая мягкая демократия превратится в фашизм»10, – писал в 1937 году Оруэлл своему другу Джеффри Гореру. В письме одному читателю Оруэлл выразился еще более конкретно: «Фашизм и так называемая демократия – это Траляля и Труляля11». Оруэлл подписал антивоенный манифест New Leader, вступил в ряды НРП и к июлю 1939-го уже писал яростные антивоенные эссе. Писатель даже планировал организовать несанкционированные протесты12. В 1938-м он говорил Ричарду Ризу и своему агенту Леонарду Муру о том, что пишет антивоенный памфлет «Социализм и война», который никогда так и не был опубликован, следовательно, обоснование пацифизма и причины, по которым он чувствовал себя пацифистом, можно найти в романе, написанном им в Марокко.

Роман «Глотнуть воздуха» был о том, что, по мнению писателя, могло остановить его от завершения работы над этим произведением. Вскоре после приезда четы Оруэллов в Марокко было подписано Мюнхенское соглашение, которое только на некоторое время отсрочило неизбежное. Позднее Оруэлл утверждал, что уже в 1931 году знал, что «в будущем должна произойти катастрофа»13, и с 1936-г о был уверен в том, что Англия вступит в войну с Германией. Позднее он вспоминал «чувство бесполезности и непостоянства, словно сидишь в комнате на сквозняке и ждешь, когда начнут стрелять»14. Пессимизм Оруэлла смешил Эйлин, написавшей сестре мужа Марджори о том, что по возвращении в деревню Джордж планирует построить там бомбоубежище. «Впрочем, землянка – это мелочи, он чаще говорит о голоде и концентрационных лагерях»15.

Некоторые из друзей Оруэлла объясняли беспросветный пессимизм романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» ухудшавшимся состоянием здоровья писателя, но ощущение беспомощности человека прослеживается во всех его произведениях. В своих литературных произведениях Оруэлл был таким же беспощадным, каким сострадательным был в своей журналистике. Обычно его герой – ничем не выделяющийся, посредственный человек, которому кажется невыносимой своя собственная роль в обществе, который стремится бороться и убежать и оказывается там, где он начинал, только с пониманием того, что на лучшую жизнь не стоит надеяться. Все сюжеты его романов построены по этой схеме. В «Днях в Бирме», «Дочери священника», «Да здравствует фикус!» и «Глотнуть воздуха» его герои не только разбиты, но чувствуют себя чужими и сломлены силами далеко не такими экстремальными, как электрошок и комната 101.

В романе «Дни в Бирме» (1934) торговец тиком Джон Флори представляет собой империалиста, который мучается угрызениями совести и живет в «удушающем, отупляющем мире… в котором цензуре подвергается каждая мысль и каждое слово… свобода слова немыслима»16. Колонизаторы лгут себе, утверждая, что поднимают Бирму на новый уровень, а не эксплуатируют, и молчаливое несогласие Флори с такой постановкой вопроса превращает его в одинокого и неудовлетворенного человека: «Житие своей настоящей жизнью в секрете разлагает»17. В романе «Да здравствует фикус!» все серо, безвкусно и тоскливо, за исключением тех моментов, когда все зловеще и мрачно. Герой романа Гордон Комсток пишет стихотворение (которое Оруэлл уже ранее публиковал в The Adelphi), где Лондон 1930-х превращается в зарисовку Взлетной полосы I с развевающимися на ветру оборванными плакатами и давящей атмосферой власти:

Он следит, не смыкает тяжелые вежды,Наши тайны видит, надежды, мысли.Подбирает слова нам, кроит одежду,И наш путь земной он легко расчислит[19]18.

Этот тиран – «бог денег», его «денежное духовенство»19 – партия, а «тысяча миллионов рабов»20 – пролы. Если Уинстона тошнит от пропагандистских плакатов, то Комстока – от плакатов рекламных. Роль Большого Брата для Комстока исполняет Роланд Бутта, персонаж, продвигающий напиток «Бовекс». Название рекламного агентства, в котором работает Комсток, «упаковывая мир лжи в сто слов»21, звучит немного по-фашистски: Новый Альбион.

Перейти на страницу:

Все книги серии Легендарные книги и писатели

Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»
Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

«В конце рабочего дня, накрыв печатные машинки чехлом, мы ни слова не говорили о том, чем занимались на работе. В отличие от некоторых мужчин, мы были в состоянии хранить секреты».Эта книга объединяет драматичные истории трех женщин, каждая из которых внесла свой вклад в судьбу романа «Доктор Живаго». Пока в Советском Союзе возлюбленная Бориса Пастернака Ольга Ивинская стойко выдерживает все пытки в лагере для политзаключенных, две девушки-секретарши из Вашингтона, Ирина и Салли, помогают переправить текст романа за рубеж. Каждая из них сделает все возможное, чтобы книга увидела свет, несмотря на запреты, страх и боль.Книга «Секреты, которые мы храним» мгновенно стала бестселлером New York Times. Она сочетает в себе захватывающую историю о шпионских играх, политике, большой литературе и величайшей любви XX века. И, конечно, это ода женщинам, сильным и хрупким одновременно, женщинам, которые никогда не сдаются. От подмосковной усадьбы до застенков ГУЛАГа, от Вашингтона до Парижа – они раз за разом доказывают, что мир – в их руках.

Лара Прескотт

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Документальное
Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений
Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений

«Я не буду утверждать, что роман является как никогда актуальным, но, черт побери, он гораздо более актуальный, чем нам могло бы хотеться».Дориан Лински, журналист, писательИз этой книги вы узнаете, как был создан самый знаменитый и во многом пророческий роман Джорджа Оруэлла «1984». Автор тщательно анализирует не только историю рождения этой знаковой антиутопии, рассказывая нам о самом Оруэлле, его жизни и контексте времени, когда был написан роман. Но и также объясняет, что было после выхода книги, как менялось к ней отношение и как она в итоге заняла важное место в массовой культуре. Лински рассуждает, как вышло так, что цифры 1984 знакомы и подсознательно понятны даже тем, кто не читал этого произведения.К истории Оруэлла обращались и продолжают обращаться до сих пор. Его книги продаются огромными тиражами по всему миру. Оруэлл придумал и дал жизнь фразам «Большой Брат» и «холодная война», без которых мы уже не представляем XX век. И между тем «1984» – это не книга об отчаянии, а книга о надежде, что все кошмары, описанные в ней, никогда не сбудутся.Автор этой захватывающей литературной истории Дориан Лински – британский журналист и писатель, постоянный колумнист The Guardian.

Дориан Лински

Культурология

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология