Минная гавань

— Ну, так как же? — настаивал замполит.

— Едва ли что выйдет.

— И все-таки попытайтесь. Увлекательной работы масса: всякие там рацпредложения, изобретения. Да мало ли еще что?.. Главное, есть люди, которые в конструкторском деле знают толк. И работать хотят. А вот руководителя нет.

«Ох этот Стыков… — подумал Захар. — Его идея, возможно, и хороша сама по себе, но вряд ли целесообразна сейчас, когда все силы брошены на то, чтобы по всем показателям боевой и политической подготовки выбиться в передовые».

А Неткачев продолжал доказывать, что корабельное конструкторское бюро еще теснее сплотит весь коллектив, повысит техническую грамотность моряков.

Прозвучал колокол «громкого боя». Пронзительный и неотвратимый, он рассыпал по всему кораблю прерывистые трели морзянки, подчиняя людей необходимости расстаться с обжитым теплом кают и кубриков.

— Корабль к бою-походу изготовить! — раздалось по трансляции.

Тотчас загремели под ногами бегущих палубы и трапы. Разноголосо загудели механизмы, засветились шкалы приборов. Вот заработали дизеля, и тральщик будто окончательно ожил: по его стальному корпусу пробежала нервная дрожь.

Офицеры собрались в ходовой рубке, обступив Пугачева. В толстой меховой куртке и кожаных штанах, вправленных в просторные сапоги, Семен походил на доброго ручного медведя. Он неуклюже топтался, поводил плечами, точно ему не терпелось с кем-нибудь побороться.

— Дело вот какое, — командир сделал паузу, придав своему простецкому лицу официальную строгость. — С острова Черноскальный получена радиограмма. Там на посту наблюдения и связи серьезно заболел матрос. Вертолет в такую погоду посылать нельзя. Значит, надо туда пробиваться нам. Обстановка сложная. Шторм — до восьми баллов. Но и это еще не все: ожидается резкое похолодание. Отваливаем сразу же по готовности. Словом, вот так. Офицеров прошу по местам.

Захар направился в штурманскую рубку, которая располагалась за переборкой, в соседнем помещении. Уточнил вместе с Завалихиным курс, посоветовал, как лучше учитывать дрейф и течение. Штурман, как обычно, выглядел серьезным и строгим. На вопросы Ледорубова отвечал слегка волнуясь и кратко, как он привык это делать в училище на уроках по штурманской подготовке.

По предварительным расчетам, к острову подойти могли лишь рано утром. Дело осложнялось тем, что вплотную приблизиться к берегу тральщик не мог: мешали подводные камни. Но спускать на воду шлюпку тоже было небезопасно: шторм усиливался, и на спокойную волну надеяться не приходилось. Пугачев рассудил, что принять окончательное решение, каким именно образом добраться до берега, можно было только на месте.

Перед самым отходом на борт прибыл хирург из местного госпиталя. Его сразу же проводили в радиорубку, чтобы по рации следить за состоянием больного и в случае необходимости вовремя оказать помощь советом.

В динамике щелкнуло и просвистело.

— С якоря и швартовых сниматься! — прозвучала команда.

Преодолев несколько ступенек по наклонному трапу, Ледорубов выскочил на ходовой мостик. В лицо ударил сырой, промозглый ветер. В свете прожектора ослепительно сверкал летящий снег.

Вахта была на местах. Пугачев расхаживал от борта к борту, растягивая за собой пружинящий шнур микрофона. Перегибаясь за брезентовое ограждение мостика, он наблюдал, как матросы в оранжевых жилетах, надетых поверх альпаков[2], выбирали на борт капроновые концы швартовых. Прикладывая к губам микрофон, командир отдавал распоряжения.

На полубаке погромыхивал шпиль. Боцман Глушко мощной струей мыл из брандспойта выползавшую из воды якорную цепь, покрытую толстым слоем придонного ила. Убрали трап.

Тральщик начал медленно, будто с неохотой, отваливать от пирса. Водная поверхность в свете тусклых береговых огней выглядела лоснящейся и черной, напоминая собой тяжело колыхавшуюся нефть. Прощальным, тоскливым голосом взвыла сирена. За кормой обозначились поднятые винтами вихревые потоки. Пирс отдалялся и таял за пеленой нескончаемо падавшего снега.

Штормовое море поджидало корабль сразу же за бетонной стенкой. Как только он вышел из гавани, первая волна безжалостно и тяжело, словно кулаком в скулу, ударила в его форштевень. И тральщик, будто споткнувшись, рухнул во впадину, но волна снова приподняла его и опять с глухим придыхом ударила. Дизеля, испытывая перегрузку, начали выть, будто не в силах были стерпеть мучительной обиды и боли. Все исчезло в непроглядной мятущейся тьме.

Обезлюдела верхняя палуба, люки и двери наглухо задраены, броняшки на иллюминаторах опущены. Корабль будто напрягся, всем своим мощным телом сопротивляясь волне.

Вахту несли во внутренних помещениях. Штормовой грохот здесь уже не казался таким всесильным и беспощадным. Корпусная броня надежно защищала людей и механизмы от разгулявшейся стихии.