Минная гавань

— Да сидите же вы! — Ледорубов рассерженно придавил его плечо рукой. — Не хватало еще вывалиться за борт.

— Ох, как тихо идем, — сокрушался доктор, поколачивая кулаком в кожаной перчатке по привальному брусу.

— Это вам не мотоцикл, — буркнул Захар, — на всю железку не выжмешь.

К берегу шлюпка приближалась не кратчайшим прямым путем, а по огромной дуге: ветром ее постоянно сносило в сторону. Однако у боцмана Глушко был верный глаз. Пирс, вырастая в размерах, медленно наваливался. Слышны стали голоса людей, которые что-то кричали.

По днищу царапнуло. Боцман выругался и резко переложил руль на борт.

— Стоп машина! — крикнул он. — Дальше нельзя. Впереди камни — днище можем проломить.

— Позвольте, но как же быть? — всполошился доктор. — Какие-нибудь двадцать метров…

— Не беспокойтесь, — сказал Глушко, — здесь мелко. Можно и пешком…

Ледорубов с сожалением отметил, что хирург одет довольно легкомысленно — щегольская, тонкого сукна шинель, модные хромовые ботиночки. Не говоря ни слова, Захар взял увесистое вальковое весло и принялся промерять им дно. Потом так же молча, держась руками за привальный брус, перевалился за борт. Вода поднялась ему чуть выше пояса. Нестерпимо студеная, она сперва ожгла, потом будто омертвила его леденящим холодом. Ледорубов шевельнул ногами и решил, что все в порядке: можно двигаться. Стыков попытался было следовать за ним, но Захар лишь отмахнулся, — мол, один справлюсь. Он протянул руки, чтобы подхватить доктора.

— Не мешайте, я сам, — возразил майор, собираясь ступить в воду.

— Дайте его, — раздраженно потребовал Захар. — Ведь окоченеет, а ему оперировать надо.

Глушко бесцеремонно заграбастал сопротивлявшегося доктора и передал его на руки Ледорубову.

— Пустите же, в конце концов! — бушевал доктор, пытаясь вырваться. — Ваша галантность не к месту. Что я вам, женщина?

Но Захар держал его крепко. Почувствовав бесполезность своих усилий, доктор смирился.

— Сказали тоже, «дайте его», — передразнил он Ледорубова, — будто я вам какая-нибудь вещь.

— Не разговаривайте, — с натугой выдавил из себя Захар, осторожно нащупывая ногами скользкое каменистое дно. — Глупо возражать.

— Вот и не возражайте, — проворчал доктор, который, видимо, имел привычку последнее слово оставлять за собой.

Доктор оказался не очень тяжелым, но вес добавлял чемоданчик с инструментами. Напрягаясь, Захар ступал по дну с такой осторожностью, с какой мог бы идти молодой неопытный отец, держа на руках новорожденного ребенка.

«Только бы не поскользнуться…» — это было единственным желанием Захара.

Колыхавшаяся вода мелела с каждым шагом, но идти становилось все труднее. К ногам будто приковали цепями двухпудовые гири, которые приходилось волочить за собой. Двигаться мешала намокшая одежда.

Доктор все время страдальчески морщился, недовольный своим неловким положением. Захар близко от себя видел его плоский удлиненный подбородок и крупную родинку на бледной щеке. Подумалось, что с таким некрасивым лицом и вздорным характером едва ли человек может располагать к себе. Быть может, он не столько раздражен, сколько несчастлив… И Захар почувствовал к нему сожаление, точно встретил родственную душу.

— А вы мне нравитесь, капитан-лейтенант, — вдруг сказал доктор. — Давайте знакомиться: Голанд, Борис Давыдович.

— Ледорубов, Захар Никитич, — еле выжал из себя, а в душе на чем свет стоит «перекрестил» доктора: нашел тоже время, когда знакомиться…

У пирса Голанда подхватили сразу несколько человек, помогли ему взобраться по обледенелым перекладинам трапа наверх.

Когда Ледорубов повернул обратно к шлюпке, Борис Давыдович окликнул его. Захар остановился.

— Непременно разотритесь как следует спиртом, — посоветовал доктор, — и выпейте граммов сто.

— Можно и двести, если дадут, — ответил Захар и снова пошагал к шлюпке.

Только лишь Ледорубов перевалился через борт шлюпки, как Глушко тотчас усадил его на банку рядом со Стыковым и сунул в руки весло.

— Чтоб грести у меня зверем! — крикнул не столько матросам, сколько Ледорубову. — Слушай мою команду: весла-а на воду!

И шлюпка, наперекор волне, рванулась к тральщику. Никогда еще матросы не гребли с такой неутомимой яростью, помогая тарахтевшему движку. Ворочая тяжелым вальковым веслом, Захар немного согрелся, но стыли ноги — сапоги и брюки начали затвердевать, покрываясь коркой льда.

Силуэт корабля все увеличивался. Вот шлюпка скользнула вдоль его борта, окрашенного сероватой шаровой краской, и подошла под вываленные кильблоки. В считанные минуты ее подняли на ростры.