Минная гавань

В ходовой рубке — полумрак. Лишь светились шкалы приборов да разноцветные лампочки сигнализации. Негромко, успокаивающе жужжали репитеры и датчики. Само помещение рубки Захару отчего-то напоминало парикмахерскую. Здесь тоже стояли массивные кресла с высокими спинками и подлокотниками: одно — для командира, другое — для рулевого, а третье — для вахтенного офицера. Правда, сидящие в этих креслах люди глядели не в зеркала, а в невысокие, раздвинутые по ширине лобовые стекла, под которыми вместо умывальников разместились обильно усыпанные тумблерами и кнопками пульты управления.

За окном — сплошная темень. Могло показаться, что корабль идет вслепую, и даже не идет, а вхолостую работает дизелями, без толку перелопачивая винтами воду и сжигая топливо. Будто сам Нептун кружился над ним, переваливая потехи ради с ладони на ладонь.

И все-таки лопасти вращавшихся винтов упрямо двигали тральщик наперекор волне и ветру. Ощупывали невидимый горизонт раскинутые крылья радара и обстреливали дно певучие посылки эхолота, измеряя подкильную глубину. Работали матросы и офицеры на боевых постах, превозмогая одуряющую качку и сон.

Легли на расчетный курс, которым предстояло идти до самого острова.

— Пойду минуток двести вздремну, — сказал Пугачев Захару. — Командуй. Потом подменю тебя. — Что-то вспомнив, Семен вдруг широко улыбнулся, обнажив крупные белые зубы: — А помнишь, Захар, как ты в училище на лекции по химии однажды заснул? Преподавательница тебе: «Курсант Ледорубов, вы спите?..» А ты ей: «Ни в коем случае, Нонна Тарасовна, слушаю шумы подводных лодок…» А та: «Странно, я и не знала, что менделеевская таблица элементов способна вызывать такие глубокие ассоциации…»

— Нигде так хорошо не спалось, как на химии. — Захар тоже улыбнулся, вспомнив тот давний эпизод, и спросил: — А все-таки, Семен, почему это мы идем на остров, а не тральщик Сомова? Они же в готовности стоят, могли бы раньше нас отойти.

— Начальству виднее, — отвечал Семен, разводя молнию куртки. — Видно, больше надеются на нас.

— И еще потому, что у нас дизеля шибче, — вмешался в разговор механик.

Он весело подмигнул, — мол, знаем, где собака зарыта. Выждав, когда командир спустился на жилую палубу, Зубцов подошел к Захару, сидевшему в кресле, и сдержанно-интимным голосом поведал:

— Между прочим, у Сомова на тральце вспомогательный движок барахлит. А у нас в бэче пять — полный порядочек. На нас, старшой, положиться можно.

— Вот как? — Захар сделал вид, что не замечает его фамильярности. — И тем не менее первое место по бригаде удерживает экипаж Сомова.

— Комбриговы любимчики, умеют в глаза пыль пустить. А мы работяги.

— Мягко выражаясь, слухи о нашем превосходстве сильно преувеличены, — возразил Захар. — Помнится, когда подводили итоги, именно ваши мотористы оказались не на высоте: в теории были слабоваты. А в результате — у нас второе место.

— Когда это было, год назад? — обиженно спросил механик. — А теперь?

— Вот годовые итоги подведут — видно будет.

— Что там итоги! Просто есть лошади двух типов: цирковые, для парада-алле, и ломовые, на которых… возят. Вопрос в том, от какой из этих лошадей больше пользы.

— По-вашему выходит, что у нас какой-то комплекс неполноценности. Но где же выход?..

На это Зубцов ответить не успел. Его позвали к телефону.

«Не он один так думает, — размышлял Захар. — Столько лет оставаться на втором месте! У кого душа не заболит?»

Ледорубов не мог отрицать, что экипаж Сомова заслуживает всяческих похвал хотя бы потому, что сумел по итогам боевой и политической подготовки переместиться с третьего места сразу на первое. Но и пугачевекий экипаж был не хуже. Возможно, он превосходил даже своих соперников более ревностным уходом за техникой, безаварийной работой. Захар допускал, что в какой-то мере сказывалось то предубеждение, с которым Буторин относился к Пугачеву, как к человеку, не способному «срывать с неба звезды». Комбриг любил свежие идеи, большие, шумные начинания. Его раздражали добросовестные тихие работяги, к числу которых относился Пугачев. Тем не менее, не один комбриг оценивал достижения и промахи экипажей, когда в бригаде требовалось назвать лучший корабль. Учитывалось мнение офицеров штаба и политотдела, которых при распределении мест едва ли можно было упрекнуть в необъективности.

«Что предпринять?» — постоянно думал Захар. Он перебрал в голове множество всевозможных вариантов, с тем чтобы улучшить работу, и ни один из них не подходил. Оставалось согласиться с замполитом, который предлагал Захару создать матросское конструкторское бюро и всколыхнуть этим самую активную часть экипажа, зажечь моряков интересной идеей.

Тральщик все сильнее валило с носа на корму. От каждого удара волны корпус дрожал как в лихорадке, успокаиваясь лишь на короткое время. Сидевший рядом с Ледорубовым рулевой крепился из последних сил, чтобы отстоять вахту. Он то и дело наклонялся к жестяной банке из-под галет, его тошнило.

А у Захара качка вызывала сильный аппетит. Он ненасытно грыз сухарь за сухарем, которыми предусмотрительно набил карманы альпака.