Минная гавань

Закрыв дверь, Ирина сняла плащ и села за свой рабочий столик. До открытия библиотеки оставалось еще больше часа. Но за это время предстояло разобрать целый ворох поступившей корреспонденции. Прежде чем взяться за дело, она достала гребень и поправила перед зеркалом прическу. Потом слегка подвела помадой тонкие губы и лишь после этого принялась вскрывать конверты и бандероли. Это были новые книги, журналы, деловые письма и счета — привычный мир ее жизни в этих стенах. Как она полагала, ее безутешное горе могло бы оказаться во сто крат тяжелее, не будь этой любимой работы. Ирина в течение всего рабочего дня старалась занимать себя таким образом, чтобы не оставалось времени для мучительных размышлений. Под спудом привычных дел она хотела обрести прежнюю уверенность в себе и душевный покой.

После смерти мужа Ирина с большим трудом выходила из состояния подавленности и безразличия к самой себе. Необходимость заботиться о Кирюшке требовала от нее постоянных усилий здравого рассудка и воли. Она понимала, что нелегко ей будет одной растить и воспитывать сына. Поначалу собралась даже как можно скорее покинуть этот приморский город, уехать к сестре или к родителям, которые настойчиво звали ее домой. Но решила, что при всем желании не сможет уладить все необходимые формальности в связи с переездом до первого сентября, когда сын должен был пойти в школу. Отрывать мальчика от занятий в начале учебного года она не хотела. В ее положении ничего другого не оставалось, как снова распаковать приготовленные к отправке вещи и устроиться работать на прежнее место.

Сотрудницы искренне обрадовались возвращению Ирины. Ее уважали как начальницу и любили как хорошего, отзывчивого человека. Своим состраданием подруги стремились как бы взять на себя часть ее вдовьей скорби. Они старались помочь Ирине всем, чем только могли.

Буторин также делал все возможное, чтобы облегчить нелегкую судьбу Ирины. Он часто звонил ей, интересуясь, не испытывает ли она какие-нибудь затруднения и не нужна ли от командования помощь. Когда же вышел правительственный указ о награждении Семена Пугачева посмертно орденом, Буторин лично поздравил ее и передал награду на хранение.

Со стороны могло бы показаться, что Ирина нашла в себе силы справиться с бедой. Только едва ли кто догадывался, каких нечеловеческих усилий стоило ей ничем не выдавать терзавших ее переживаний. До сих пор Ирина не могла простить себе, что в тот злосчастный день, когда Семен в последний раз собирался в море, она раздосадовалась на мужа за неудавшийся прощальный вечер и в сердцах бросила ему, что он может вовсе не возвращаться… Но кто мог знать, что этим словам уже через несколько часов суждено было стать роковыми? Теперь же Ирина ужасалась от одной мысли, как у нее повернулся язык сказать такую чудовищную нелепость. Отчаявшись, она обвиняла одну себя в случившейся трагедии. Она знала, как глубоко и ранимо любил ее Семен. А что, если у него дрогнула рука в самый решающий момент лишь из-за того, что он был расстроен ее невниманием и очередной вспышкой раздражительности?.. Этого Ирина себе никак не могла простить. Думалось, будь она хоть чуточку повнимательнее к нему, ничего бы не случилось. Днем Ирина забывалась в работе, но по ночам, когда были уже выплаканы все слезы, она перебирала в памяти их совместную жизнь и не находила себе прощения. Прежде она считала, что совесть ее перед мужем ничем не запятнана. Никто не мог упрекнуть ее как неверную жену или плохую хозяйку. Только истинное свое отношение к мужу она, видимо, плохо умела скрывать. Семен это чувствовал и молча страдал оттого, что жена так и не полюбила его.

Как она думала, в ее жизни ничего уже нельзя было изменить, что-то переделать, исправить к лучшему. Кощунственной казалась даже сама мысль о том, что ей когда-либо придется связать свою судьбу с другим, пусть даже любимым человеком, изменив тем самым памяти о Семене. В душе она приговаривала себя к одиночеству в наказание за свою вину перед мужем. С этой поры лишь Кирюшка имел право владеть всеми ее надеждами и желаниями, только в нем одном находила она утешение и смысл своего дальнейшего существования…

Первой пришла Катя, жена Саввы Лещихина. Невысокого роста, полненькая, она, будто мячик, вкатилась в комнату. На ее румяном круглом лице светилась приветливая, немного смущенная улыбка. Катя недавно стала матерью. Поздоровавшись с Ириной, она принялась рассказывать о том, какое трогательное письмо прислала ей свекровь, когда узнала, что у нее появился внук. Следом за Катей появилась Люба, двадцатилетняя девушка с невыразительным, плоским лицом и гладко зачесанными льняными волосами. Своей медлительностью и скучным видом она скорее напоминала монахиню, чем библиотечного работника.

Зашипев, десять раз ударили настенные часы. Рабочий день начался. И лишь спустя три минуты в комнату вихрем ворвалась Света — стройная, кареглазая, со стрижкой «под Гавроша» и в мини-юбке, обнажавшей ее стройные ноги.