Минос, царь Крита (СИ)

Принужденный идти с ними, мессер Данте опустил пониже капюшон своего плаща и стал ждать, когда же гуляки дойдут до площади перед старинным баптистерием. Там, полагал он, можно будет выбраться из толпы.

Но, выйдя на простор, гуляки начали танцевать фарандолу, взявшись за руки. Когда мессер Данте проталкивался между рядами цепей, мимо него в бешеной пляске проскочили оба ряженных заводилы. Низкорослый, увидев его, воскликнул:

— Клянусь Вакхом! Это же великий Данте!

И, разомкнув цепочку, хотел прекратить танцевать. Его соседи стали с выкриками и смехом удерживать его. Образовалась сутолока. Тем временем мессер Алигьери, которому не было никакого дела до беспутных гуляк, смог, наконец, выбраться и отправился восвояси, по-прежнему выбирая как можно более безлюдные улочки. Однако вскоре он услышал поспешные шаги за спиной и оглянулся. Двое ряженых, что возглавляли беспутное шествие, спешили за ним следом. Мессер Алигьери счел, что хоть встреча с подгулявшими юнцами и не доставит ему удовольствия, однако, опасаться их тоже нечего, и остановился, ожидая.

Молодые люди ускорили шаги и нагнали мессера Данте. Они в весьма учтивых выражениях приветствовали его и сняли маски. Тот, что был выше ростом, оказался совсем юным. Лицо у него было приветливое, открытое. Белокурые волосы, веселые лиловые глаза, один из которых немного косил, добродушная улыбка — все располагало к нему собеседника. Низкорослый, к изумлению мессера Данте, оказался вовсе не мальчиком, но зрелым мужем, который если не достиг середины земной жизни, то, по крайней мере, приближался к ней. Цвет кожи у него был очень смуглый, а волосы, которые мессер Данте принял за прикрепленную к маске конскую гриву, — совершенно седые и длинные, как у женщины, — его собственными.

— Простите, о, величайший из поэтов Италии, — заметно смущаясь, произнес низкорослый, — что мы помешали вашему размышлению. Но я нарочно приехал в этот город издалека, чтобы иметь честь взглянуть на вас и говорить с вами. Сегодня утром и ближе к полудню мы приходили к вашему дому, но мне ответили, что вы отправились на прогулку, и я уже отчаялся встретиться с вами!

— С той поры, как мой спутник прочел вашу комедию, — добавил с веселой улыбкой второй собеседник, — он сделался одержим ею. Поверите ли, долгое время с ним нельзя было заговорить, чтобы он не вплел в свою речь хотя бы строку из вашего "Ада"!

Старший из собеседников, совсем смутившись, опустил голову, на темных щеках его выступил румянец.

— И хотя Фортуна была ко мне благосклонна, — продолжил он, — я все же досадую, что она подарила мне свою улыбку только сейчас. И я боюсь, что вы, посмотрев на наши одежды, сочтете нас людьми беспутными и пустыми, на беседу с которыми не стоит тратить время.

Учтивость разговора и изысканность манер убедили мессера Данте, что его собеседники — люди не только знатные, но и весьма образованные. Мало того, ему на своем веку приходилось повидать немало сильных мира сего, и мессер Данте решил, что низкорослый муж, судя по осанке и речам — один из них. Что до второго, то он был, видимо, богат от рождения и не спешил взвалить на свои плечи какие-нибудь труды, препятствующие приятному проведению досуга. Или же не сильно заботился о своей службе.

— Я вижу, благородные господа, что вы ценители поэзии, — с улыбкою сказал мессер Алигьери. — И, если вы располагаете досугом, то я буду рад пригласить вас в свой дом прямо сейчас, или в то время, которое вы сочтете более удобным.

— Простите, мессер Данте, — ответили враз оба собеседника, потом светловолосый замолк, а седовласый продолжил:

— К сожалению, дела завтрашнего дня заставляют нас спешить. Сегодня ночью я должен покинуть Равенну, если хочу до зари успеть туда, где должен находиться, призванный своими обязанностями.

— К тому, же, — вставил второй собеседник, бросив взгляд на низкорослого, — я хочу провести с тобой оставшееся время. Не забывай, ведь нынче мы должны расстаться и не увидимся до следующей зимы!

Мессер Данте учтиво поклонился:

— Я, господа, с радостью скоротаю путь, наслаждаясь беседой с образованными и благородными людьми.

Старший из собеседников просиял и с готовностью согласился сопроводить великого поэта до дома. Второй смиренно подчинился его воле.

— В таком случае, господа, — заметил Данте, — как я могу называть вас? Поскольку законы карнавала предписывают скрывать подлинные имена и лица, я готов принять любое прозвание.

Белокурый юноша, бросив короткий взгляд на своего товарища, отозвался:

— Мы в масках. Не сочтете ли вы обидным, если станете называть нас сообразно той личине, которую мы надели на время праздника?

И они показали свои маски, которые доселе держали в руках. Приглядевшись к оскаленной бесовской морде, мессер Алигьери заметил, что она, искажая черты и превращая их в уродливые, все же весьма сходствует с подлинным обликом его собеседника. Припомнив забаву, которой тот развлекал гуляк, мессер Данте догадался, кого изображает харя.