Минос, царь Крита (СИ)

— Я же твой пасынок, Астерий, сын Тектама! — воскликнул я, и голос мой дрогнул и сорвался, — Неужели ты не помнишь меня? Я — старший сын Европы, дочери Агенора! Я был твоим лавагетом! В ту пору, когда ты царствовал на Крите.

Астерий нахмурился, пытаясь припомнить что-то, но потом с сомнением покачал головой.

— Я был царем? И ты подчинялся мне, сын бога?!

Что можно было ответить ему? Воды Леты унесли его память о земной жизни. И мне стало жутко до омерзения, от мысли, что в скором времени и я превращусь в такое же не живое и не мёртвое существо.

— Что ты чувствуешь, Астерий, сейчас? — пробормотал я, кусая задрожавшие губы.

— Чувствую? Нет, молодой господин, ты ошибаешься. Я не чувствую. Мне хорошо.

— Вообще ничего? — прохрипел я.

— Я не чувствую жажды, — пояснил безмятежно Астерий.

— А что бывает, когда начинается жажда?

— Приходит боль и тревога, — ответил Астерий, зябко поеживаясь. Я ощутил, как сквозь блаженную маску начинают проступать знакомые мне черты отчима. Мне захотелось разбудить Астерия.

— От чего?

Астерий опять задумался, мучительно морща гладкий лоб, потом честно произнес:

— Не помню. Плохо испытывать жажду. Но в благодатной Лете много воды.

— А что, здесь все пьют из Леты? — спросил я.

Астерий снова блаженно улыбнулся и отозвался бесстрастно.

— Нет, тех, кто в Тартаре, мучает жажда. Но им не дают пить из Леты.

— Тебе жаль их? — спросил я.

Астерий сморщился, как от сильной боли, и произнес испуганно:

— Жаль? — кажется, ему было трудно вспомнить значение этого слова, он морщил лоб, а потом произнес испуганно, — Ты — словно сухой ветер, молодой господин, словно раскаленные скалы Тартара. Твои вопросы пробуждают во мне жажду. Дозволь мне уйти.

— Я должен дозволить тебе, о, царственный, уйти?! — недоуменно произнес я.

Астерий стоял, словно раб, который был вызван господином и не имел права удалиться, пока его не отпустят. Я снова закусил предательски кривящуюся губу: печень моя обливалась черной желчью, а душа рвалась на мелкие клочки, и в груди щемило.

— А до Тартара далеко? — наконец спросил я.

— Нет. Он начинается за Ахероном, — Астерий показал в даль, и на лице его снова появилось умиротворенное выражение, — Вон там.

Я отпустил его, и сын Тектама степенно тронулся дальше. За ним, как бездумные бараны потянулись его спутники. А я, взмыв в воздух, полетел быстро, как сокол. Асфоделевые луга внизу сияли мягким, ласковым светом, и по ним петляла речка, от которой, словно в далекой Та-Кемет, отходили каналы. У берегов их толпилось бессчетное множество народа.

Я смотрел на них, и невольно погружался в воспоминания детства.

Мы с Сарпедоном, украв неразбавленное вино, проливали его где-нибудь на задних дворах, недалеко от зловонных кожевенных мастерских. Там всегда роились мухи, и они тучами слетались, жадно пили сладкое вино, и потом отяжелевшие, пьяные, не похожие на себя пытались взлететь. Некоторые, которым удавалось прорваться к самой гуще, потом так и не отрывались от густой, почти черной массы, и сначала едва трепетали крылышками, а потом тонули. Сейчас я пытался вспомнить, сам придумал он эту забаву, или кто-то подсказал? Но я, с детства имевший дар чувствовать смерть, точно знал, что Танатос к этим мухам приходит блаженным забытьем. И, полагая в мухах разум, подобный собственному, презирал их. Зло смеялся над ними, а брат, совсем несмышленый, вторил, не понимая моего веселья. А сейчас зрелище людей, вот так же, словно мухи, облепивших берега реки, вызвало у меня приступ тошноты.

"Еще немного, и меня самого ждет участь пьяной мухи!!! — глотая злые, бессильные слезы, думал я. — Лучше быть рабом, псом, вьючной скотиной у Зевса… Только не это!"

Я рванулся, чтобы пойти назад, в мегарон Зевса, но мне словно кто-то мягко, и в то же время — властно надавил на плечи. И я вынужден был направиться в Тартар.* * *

Вдали показалась ещё одна река, невероятно широкая, должно быть, не менее пяти полетов стрелы. Воды её были глубоки и медлительны. Я решил, что это и есть Ахерон. На одном берегу её простирались Асфоделевые луга, на втором — высился горный кряж, обрывающийся у самой воды, словно отрубленный мечом. Слева от него, сквозь золотистую дымку виднелась роскошная холмистая равнина, где пастбища, тучные поля и светлые рощи перемежались с богатыми деревнями и дворцами. Люди здесь жили мирно, как в Золотом веке, и потому стены акрополей не стесняли эти прекрасные строения. "Где-то там дом моего Андрогея. Но мне в эти сияющие пределы путь был заказан!" — с горечью подумал я.

То, что располагалось справа от хребта, я видеть не мог. Густой серый туман, похожий на клочья нечесаной шерсти, подымался, от третьей реки — горячего Пирифлегетона. Он тек вдоль горного кряжа и впадала в Ахерон, и его воды тоже начинали парить. Туман, словно плотный занавес, прятал от меня дали. И только небольшой пятачок у самого обрыва над Ахероном просматривался сквозь него.