Минос, царь Крита (СИ)

— Этот отцветший ирис? — дернул ухом Инпу. — Ты и здесь не похож на многих! Разве тебя не манит прелесть юного тела?

— Разумеется, манит, — согласился я, — но её мало, чтобы удержать меня при себе.

— На сколько лет ты младше Дексифеи?

— На полтора десятка. Или чуть больше, — ответил я, слегка возвысив голос. — Разве это имеет значение?!

— Для меня — никакого, — примирительно отозвался Инпу. — Интересно другое. Ты сошелся с ней лишь после того, как Дивуносойо покинул тебя? Удивительно. Дексифея — женщина знатного рода, жрица Бритомартис. Неотлучно находилась при дворе. Ты ведь наверняка её знал и раньше. Но заметил только после того, как…

— Как боль утраты обожгла мою душу, — договорил я за него. — У неё дар от богов. Не знаю, кто из них столь щедро оделил её. Но подле неё покойно. Она умеет жалеть, не оскорбляя мужчину своей жалостью.

— И как же ей это удается?

А, правда, как? Я не задумывался над этим. Просто все вокруг неё пронизано умиротворением и покоем.

Дексифея любит синий цвет. Стены её покоев выкрашены густой умброй, отчего вошедшему кажется, что он вступил в сумеречный лес. На стенах нарисованы дома, возле них — фигурки женщин, ожидающих возвращения кораблей из дальнего плавания. Города сменяются садами, где среди цветов шафрана резвятся забавные обезьянки и поют диковинные птицы. Синие цветы украшают мягкие ковры на полу. Она не любит тесноту, и все её кресла, ложа, ларцы, столики и скамьи стыдливо жмутся к расписанным стенам больших комнат, в которых всегда прохладно, волнующе пахнет полынью. Я, уже давно по-хозяйски распоряжающийся добром, производимым в мастерских Дворца, ничего не жалел для Дексифеи, но посуду, платья и украшения она всегда отбирала для себя сама — без алчности, подчиняясь каким-то только ей понятным правилам. Ей нравятся тонкостенные глиняные кувшины-ойнойи с черными осьминогами, ползущими через заросли водорослей. Или золотистые вазы, оплетенные черными тонкими стеблями, с узкими, острыми, как наконечники стрел, листиками. Хрупкие глиняные чаши, чьи стенки едва ли толще яичной скорлупы. Фаянсовые статуэтки, изображающие виторогих коз с сосунками, поднырнувшими под материнский живот. Все в её комнатах действует успокаивающе, убаюкивающее.

Платья Дексифеи тоже отличаются сдержанным лиловым цветом.

Я представил её высокую, худую фигуру (даже многочисленные юбки не могут сделать эти бедра пышными, а крошечную грудь она обычно прячет под любимым египетским ожерельем, украшенным цветами папируса из эмали и лазурита). Милое лицо с нежной, слегка грустной улыбкой. Морщинки в уголках глаз и от крыльев носа, которые я так люблю гладить кончиками пальцев и целовать, едва касаясь губами. Мне нравится, что она не прячет их под толстым слоем белил и с пренебрежением относится к обычным женским ухищрениям, скрывающим признаки увядания.

Впрочем, тогда, девять лет назад, морщинки едва намечались, и в иссиня-черных волосах моей возлюбленной не было седины.

Я вернулся из похода, потерпев поражение под стенами Афин. Мне не хватило дара стратега и, просидев в осаде несколько месяцев, я вынужден был отступить. Арес щедро одарил меня храбростью, несгибаемой отвагой, страстью, но рассудительность мудрой Паллады изменяла мне на поле боя. Позднее я смирился с этим и больше полагался на советы людей, искусных в военных хитростях и уловках — таких, как мой отчим Астерий, сын Тектама, или благородный Вадунар, сын Энхелиавона. Но если сейчас я прощаю себе несовершенство, то в двадцать лет мне хотелось везде преуспеть самому.

Потому поражение, которое сейчас мне видится пустяковым (я отступил, сохранив все корабли), терзало мою печень. И то, что Астерий, сын Тектама, все же удостоил меня почестями, желая смягчить удар, лишь больше разбередило душу.

Я хорошо помню, что едва досидел до конца пира. И поспешил к Дексифее за утешением.

Было поздно. Синие сумерки окутывали её покои, и единственная масляная лампа едва рассеивала наползавшую тьму. Дексифея уже уложила нашего сына Эвксанфия и, оставив его в колыбели под присмотром рабынь, сидела за прялкой. Веретено с тонкой льняной нитью жужжало под её ловкими пальцами. Увидев меня, она поспешно оставила свою работу и поднялась навстречу.

— Приветствую тебя, мой богоравный возлюбленный, — сдерживая голос, произнесла Дексифея. — Войди, я рада тебе.

Я, приподнявшись на цыпочки, порывисто обнял женщину и впился в её губы. Она покорно ответила на мой поцелуй. Как сейчас помню, что от неё пахло шафраном и полынью. Я спрятал лицо на её груди.

— Ты устал, Минос? — спросила Дексифея.

— Да, моя вечерняя звезда. День был слишком долог, а шум праздников и пиров утомляет меня.

— Я знаю, — отозвалась она, осторожно гладя мои волосы. — Я ждала, что ты посетишь меня сегодня, и приготовила ванну, как ты любишь. Хочешь?

— Да, — прошептал я. — Не зови рабынь. Мы будем одни.

Она улыбнулась, и в углах её глаз появились едва заметные морщинки.