Минотавр

Александр не взглянул на нее ни разу. С той секунды, как он сел за парту, и до тех пор, пока не прозвенел звонок, он, не мигая, не спускал с учителя глаз. Учитель скоро почувствовал на себе этот напряженный, неотрывный взгляд; под конец урока у него даже слегка закружилась голова, словно его гипнотизировали. Когда прозвенел звонок, он вздохнул с облегчением.

Едва началась перемена, Александр вышел из класса во двор и встал возле огромного эвкалипта, прислонясь к нему спиной. Его появление вызвало настоящий переполох. Группка мальчишек, старше его на два-три года, столпилась чуть поодаль; им было по восемь, а то и по девять лет. Они глядели на него, такого отличного от всех, перешептывались и хихикали. Наконец один из них, оказавшийся смелее остальных, подошел поближе и прокричал ему в лицо:

— Ты… гой! И твоя мать — тоже гойка… проклятый миллионер…

Не раздумывая ни секунды, Александр бросился на обидчика и ударил его в грудь. В следующее мгновенье все они кинулись на него, крича и размахивая кулаками, стараясь ударить побольнее, пнуть ногой, ущипнуть. Кто-то тянул его за ворот матроски, кто-то ухватил за волосы, кто-то до крови процарапал щеку. Александр, сжав зубы, молча отбивался. Наконец от его удара один из нападавших упал на землю и, ударившись о камень, громко застонал. И в тот же момент схватка прекратилась. Нападавшие отступили на шаг или два. Александр отошел к эвкалипту и снова прижался к нему спиной. Он стоял, расставив ноги и сжав кулаки, готовый ко всему.

Нападавшие ничего больше не предпринимали. Они стояли молча и глядели на него, словно желая запомнить, как он выглядит. Все тяжело дышали. У Александра костюм напоминал лохмотья, по щеке текла кровь, ноги были в синяках и глубоких царапинах. Похоже, все ждали, когда он расплачется. Но он не плакал. Он стоял перед ними, замерев, напружинившись, молча — так, не мигая, он смотрел во время первого своего урока на учителя. В его глазах не было ни гнева, ни страха, ни ненависти — только странное любопытство было в них. И еще что-то, что мальчишек пугало. Его большие, чуть удлиненные глаза были сейчас раскрыты больше обычного. Он по-прежнему смотрел на своих врагов, не моргая. По наследству от отца он получил карие глаза, от матери — им достался зеленый цвет; вышла из этого причудливая смесь. В эту минуту его глаза были и светлыми и темными одновременно; от зрачка расходились странные золотистые мерцающие лучи. На такие глаза и на такой взгляд натыкается охотник, преследующий зайца в ночной тиши где-нибудь в лесу: загнанный им заяц оборачивается, и охотник встречает вдруг такой отчаянный, бесстрашный, готовый к последней схватке не на жизнь, а на смерть взгляд, скорее не заячий, а львиный, и иногда охотник отступает в непонятном страхе.

Так было и здесь — толпа рассеялась; некоторые даже побежали. Потом они и сами не могли объяснить почему. Им вдруг стало страшно, вот и все. Другого объяснения у них не было.

Оставшись один, Александр постоял еще немного, затем повернулся, прошел через школьные ворота и отправился домой.

Его отец был в бешенстве. В тот же день он пригласил к себе директора школы и потребовал для зачинщиков драки самого строгого наказания. Затем, когда директор удалился, отец спросил Александра, собирается ли он назавтра вернуться в школу. Ингеборг попыталась что-то сказать, но Абрамов грубо оборвал ее, попросив не вмешиваться; лицо Ингеборг застыло, как от удара.

Абрамов ждал ответа.

— Конечно, пойду, — сказал Александр. — А если они полезут еще, я убью кого-нибудь. Вот и все.

— Я так тебя люблю, — сказал Абрамов. — Поступай так всегда. Никогда не сдавайся. Никогда…

И назавтра Александр вернулся в свой класс. Он молча занял свое место рядом с девочкой и снова не удостоил ее ни единым взглядом, а все смотрел на учителя, не спуская с него глаз до самого конца урока. На перемене он вышел во двор и занял вчерашнюю позицию — спиной к эвкалипту, но никто к нему не подошел. Ни в этот день, ни в остальные. Сам он тоже ни с кем не заговаривал. И только через несколько месяцев, после праздника Песах, когда прозвенел звонок большой перемены, он впервые заговорил со своей соседкой.

— Вот, возьми, — сказал он, протягивая ей увесистый сверток. — Это тебе подарок. От моей мамы.

В свертке был огромный апельсиновый пирог. Ингеборг послала его с Александром после того, как он рассказал ей о девочке, с которой сидел за одной партой.

— Она хорошая, — сказал он, — хоть и девчонка. — Тихая, старательная и учится хорошо. И я ни разу не видел у нее вшей…

5

После второго учебного года, в конце лета, банды арабов атаковали еврейские города, поселения и мошавы. В Хевроне прирезали более пятидесяти ешиботников, в Яффо растерзали нескольких евреев, не успевших бежать в Тель-Авив; по ночам, в вади вооруженные громилы пробирались к мошавам.