Минотавр

А в доме на холме полноправной хозяйкой была Лея. Она могла распоряжаться их имуществом так, как ей заблагорассудится. Что она и делала. Начала она с дома. Купила кисти и краску и две недели обновляла стены гостиной. Потом настал черед всех спален, библиотеки и кабинета. Внешние стены она решила не трогать; штукатурка не утратила своей свежести и по-прежнему радовала глаз. Беседка была увита виноградником, поражавшим своими громадными гроздьями, а вокруг дома человек попадал в буйство красок — гранаты и инжир, апельсины и лимоны, а пальмы, вытянувшиеся за эти годы на многометровую высоту, покрывали своей тенью едва ли не полдунама.

И все-таки Лее, всегда все делавшей самой, пришлось пригласить помощницу — одной ей было не отскрести всю краску с пола. Когда же и эта работа была завершена, дом засверкал чистотой. Затем дело дошло до платяных шкафов, в одном из которых Лея нашла прозрачную и длинную муслиновую ночную сорочку Ингеборг. Она долго держала ее в руках, затем аккуратно уложила в большую коробку, проложив складки веточками чабера, листьями мирта и майорана, в изобилии водившимися вокруг дома, и поставила коробку на нижнюю полку шкафа так, чтобы ее в любую минуту можно было достать.

Так шла жизнь.

Осенью Лея родила сына, а еще через три года родились девочки — близнецы, неотличимые друг от друга.

Три первых года после женитьбы пролетели для Александра незаметно благодаря частым поездкам в Европу, и каждый раз он привозил Лее подарки, выбранные с большим вкусом и стоившие, судя по этикеткам престижных магазинов, немалые деньги. Это были платья, свитера, белье, духи, обувь… Все шкафы в доме были забиты этими покупками и напоминали один большой склад. Лея благодарила, не уставая повторять, что всего этого добра ей не износить до конца жизни. Александр, прошу тебя, хватит…

Но Александр после очередного возвращения снова привозил дюжину коробок и пакетов.

Вернувшись, он несколько дней проводил дома, в кругу семьи, а затем снова уезжал в свой тель-авивский офис и с головой погружался в работу, так что между посещениями дома на холме иногда проходило по нескольку недель.

На пятом году их брака Лея вернулась в свою школу, и ее захлестнула волна неотложных дел. Она была избрана членом комиссии по культуре, она возглавляла комиссию бывших служащих ЦАХАЛа, затем ее выбрали председателем окружного комитета ВИЦО, объединения женщин Израиля, а кроме того, уже по собственной инициативе, она организовала хор народных песен Южного округа. Под руководством и твердой рукой бывшего выпускника сельскохозяйственной школы имение расцветало, принося устойчивый и все возраставший доход, и вскоре Лея, безо всякого ущерба, смогла нанять в дом на холме уже двух помощниц, одна из которых занималась делами, а другая приглядывала за детьми.

По вечерам, когда тишина заполоняла огромный пустой дом, она усаживалась за книги; она решила получить первую академическую степень по педагогике. Если же сил у нее уже ни на что не было, она снимала трубку и звонила Александру. Его голос придавал ей уверенности. Она подробно рассказывала ему о доме и о детях, делилась своими немудреными новостями — кто что сказал и кто что сделал. Ей не в чем было упрекнуть мужа. Он выслушивал ее терпеливо и внимательно. От его сдержанной вежливости у нее сжимало сердце.

Она никогда не звонила ему слишком поздно, чтобы он не подумал, будто она проверяет его или в чем-то подозревает. Но в ночной тишине, лежа на широкой двуспальной кровати, она говорила себе в тысячный, наверное, раз, что не права и у нее нет никаких, совершенно никаких оснований подозревать его в измене, а тем более жаловаться на жизнь: Александр никогда ей не лгал и не вводил в заблуждение. Он был честен во всем… почему же хоть что-то должно измениться. И почему она плачет?

Когда их сыну исполнилось шесть, он пошел в ту же школу, в которую некогда, далеким осенним утром, отправился вниз, в мошав, его отец. В отличие от отца, мальчик знал, что совсем близко, в том же коридоре, в одном из соседних классов находится его мать. И именно туда, к ней, в первый же день он прибежал, когда дети стали дразнить его безотцовщиной, утверждая, что отца никогда у него не было и нет и что он попросту мамзер, ублюдок, ибо, будь у него отец на самом деле, уж в первый день занятий он обязательно бы здесь появился. А если он есть и находится в другом месте — то пусть скажет, что же это за место и где оно находится…

Спустя четыре года школьный психиатр посоветовал Лее перевести его в какой-нибудь закрытый интернат, желательно подальше от дома, ибо ставшее почти постоянным отсутствие отца в сочетании с его неожиданными и всегда короткими визитами серьезно сказываются на психическом состоянии мальчика, который в результате стресса становится все более возбужденным и агрессивным. В интернате, где распорядок неизменен и одинаков для всех учащихся, он успокоится; отсутствие нервной обстановки для него сейчас важнее, чем материнский надзор и домашний образ жизни.