Минус 273 градуса по Цельсию

В ближайшем от дверей салона черном автомобиле, единственном, из которого никто не вылетал, открылась задняя дверь, начальник стерильности быстрым стелющимся шагом пересек тротуар по выстроившемуся бело-галстучному коридору и скрылся в ней – как нырнул. Тотчас вся белорубашечная толпа ринулась обратно в свои машины, прыгнул в одну из них, заметнув от скорости галстук на плечо, зеленогалстучный, прохлопали, закрываясь, двери, и вся чернолаковая орда, окружавшая красный кабриолет друга-цирюльника, форсажно взревев моторами, одна машина за другой, рванула с места и, стремительно удаляясь, полетела по дороге. Вокруг красного кабриолета друга-цирюльника образовалась пустота, он словно осиротел.

К. перевел дыхание. Не заметив того, он его затаил. Впервые ему пришлось наблюдать такое. Оказывается, телохранители главы стерильности ходили совсем не в беретах. В галстуках, как и он. Вот они какими были!

К. снова извлек из кармана телефон и, собираясь звонить, взглянул на двери салона. Они были распахнуты, и за стеклянной створкой ясно рисовался силуэт друга-цирюльника. Должно быть, он вышел вслед за главой стерильности, и сейчас стоял, провожая взглядом умчавшуюся кавалькаду.

К. нажал кнопку дозвона и с трубкой, прижатой к уху, зашагал к другу-цирюльнику. Ноги просились побежать, но некое чувство, назвать которое он бы не решился, не позволяло ему сделать того. В центре этого чувства было воспоминание об их последней встрече – здесь, в разгромленном салоне. Какой скрипучий был голос у друга-цирюльника! «Ты хочешь всех вокруг себя с собой в омут?» Не помнилось – и помнилось. И помнилось куда ярче, чем бы хотелось.

Прижатая к уху трубка зазуммерила длинными сигналами. Друг-цирюльник, видел К., собравшийся уже заходить внутрь, остановился, достал из кармана телефон, посмотрел на дисплей. Он посмотрел на дисплей – и увидел на нем имя К., что еще он мог там увидеть. Рука с телефоном у него упала вниз, он вскинул вверх голову, постоял так, потом опустил ее и, подняв руку, снова посмотрел на дисплей. К., приближаясь к нему, но не приблизившись еще настолько, чтобы слышать звонки его трубки, наблюдал за всей этой сценой, как если бы та происходила на экране в немом кино. Посмотри в мою сторону, посмотри, послал мысленную просьбу К. Друг-цирюльник, изнеможенно покачав рукой с зажатым в ней телефоном, ступил шаг вперед, шаг назад, выступил из-за бликующей на солнце пластины двери, развернулся в движении лицом к К. К. вскинул вверх свободную руку и замахал ею. Ни единой души не было между ними, человек, машущий рукой, не мог не привлечь внимания друга-цирюльника, он должен был увидеть К.

Друг-цирюльник увидел. К. понял это по тому, как тот вдруг замер. Замер и следом – словно от К., хотя между ними оставалось еще добрых два десятка метров, изошло некое давление – попятился. Натурально попятился! Выражение судорожного недоумения появилось на его лице. К. отнял трубку от уха и выключил вызов номера.

– Вот это да, – с той же судорожной недоуменностью, что была на его лице, сказал друг-цирюльник, когда К. еще только подходил к нему. – Надеюсь, ты не убежал?

Точно этот же вопрос задавали ему отец с матерью. К. отвечал, а они не верили ему и все уточняли, уточняли…

К. подошел и раскинул в стороны руки.

– Может, обнимемся?

Друг-цирюльник среагировал на его предложение движением, которое больше свидетельствовало о желании отстраниться, чем податься навстречу.

– Так сбежал?

К. опустил руки.

– Нет, там не сбежишь. Отпустили. Ошиблись со мной. Не я имелся в виду.

Друг-цирюльник смотрел и не верил.

– Так бывает? – с сомнением спросил он. – В смысле, – поправился он торопливо, – что они прямо вот так признаются в своей ошибке?

– Не знаю, бывает ли, но со мной вот да.

Подвижное, выразительное лицо друга-цирюльника все так же свидетельствовало о его сомнении в словах К.

– Они тебя отпустили как живца, – проговорил он через паузу. – Чтобы выловить через тебя других. С кем ты станешь общаться.

К. внутренне передернуло. Он не мог и предположить, что его свобода может быть расценена таким образом.

– И что ты этим хочешь сказать?

Лицо друга-цирюльника сыграло сложную беглую гамму чувств и так же быстро все их с себя смело.

– То, что, если ты человек чести, тебе не следует ни с кем общаться.

У К. вырвался смешок. Словно неудержимо смешно ему стало.

– То есть ты со мной общаться не будешь, это ты хочешь сказать?

– Следует воздержаться. – Голос у друга-цирюльника стал скрипучий – будто рассохшееся дерево было у него вместо связок, – таким же голосом он говорил тогда, в последний раз, как они виделись. – А поживем – увидим.

– Но чего тебе бояться? – Инерция гнала К. с его вопросами, когда следовало повернуться и уйти. Но невозможно было уйти. Вот так просто, после стольких лет дружбы, такой их близости, ближе, чем братская, – взять и уйти, крест на всем, черный квадрат, как не было? – Я вижу, тебе позволили сделать ремонт, все у тебя нормально. И даже глава службы стерильности теперь у тебя стрижется. Ты его стриг?