Минус 273 градуса по Цельсию

– Я, – подтвердил друг-цирюльник. Выразительное его лицо не могло скрыть довольства, которое он испытал, отвечая К. – Нелегко мне было его заполучить. Очень хороший мужик, должен отметить. Свойский, простой. Демократичный. Я хотел прекратить ремонтные работы, чтобы не шумели, пока стригу его, он не позволил: нет-нет, пускай работают, не хочу, чтобы из-за меня…

– И с эсперанто все урегулировал? – К. помнил, что было написано на кабинетном зеркале друга-цирюльника, единственном оставленным целым: «Ты, поц, со своим эсперанто…» – Больше не подозрительный момент в твоей жизни?

Лицо у друга-цирюльника приобрело удивленное выражение.

– Какое эсперанто? Не выдумывай! Это что такое?

– Ты шутишь? – К. было непонятно: шутил он, всерьез? – Не знаешь, что такое эсперанто?

– Не знаю, не знаю, не знаю! – с настоятельностью трижды повторил друг-цирюльник. – И знать не хочу!

Он не хотел знать о своем бывшем увлечении, и о К. он тоже не хотел знать. Ни о нем, ни его.

Что же ему сказать напоследок, что такое ему сказать, крутилось в голове у К. Но не было в нем никакого прощального, колоритного слова, и он, ступив к другу-цирюльнику, просто хлопнул его плечу, сам не понимая – сочувственно, сожалеюще, ободряюще ли? – молча повернулся и повлек себя прочь от салона.

Друг-цирюльник тоже не сказал ему больше ни слова, и К. даже не знал, стоит ли, смотрит ли ему вслед или ушел.

Солнце било в глаза, заставляло щуриться, улица была урезана со всех сторон в подобие слепящей танковой щели, и это раздражающее неудобство доставляло болезненную радость: оно умеряло горечь от их встречи с другом-цирюльником.

18. Теплоход

– На матч? – спросил околачивавшийся у турникетов старик – вылущенный годами, как гороховый стручок, до одной кожной оболочки, прилипшей к костям, но в красном, вздыбленном, как положено, острым заломом в небо форменном берете на голом пятнистом черепе. Казалось, из него бы следовало сыпаться песку, однако же нет: проворным и скорым движениями он оказался – бросился к К. и перегородил ему дорогу весьма живо и бойко.

– На матч, – подтвердил К., стараясь, чтобы голос его звучал как можно обыденней. Он опасался, что старик-дежурный может его не пропустить. Объявленный в афише стадион принадлежал не городу, он был службы стерильности, билетов на него не продавали, и присутствие чужаков на его трибунах могло считаться нежелательным. Ждать же привереду около входа… А если он проглядит ее? Если увидит в последний момент, когда она уже входит внутрь и зови, кричи ее – возьмет и не пожелает, как то сделала по телефону, с ним разговаривать? Лучше всего, казалось ему, обосноваться на трибунах, недалеко от входа: даже если станет втекать толпа, турникеты рассекут ее, – почти наверняка он не пропустит привереду.

– Чего так рано? – Ветеран службы стерильности (хотя, конечно, службу он начинал еще совсем не в ней) был вроде вполне благожелателен, может быть, подумал К., он остановил его не для того, чтобы не пропустить, а просто ему было скучно и хотелось помозолить языком. – Час еще до начала!

– Да хочу место занять, – по-прежнему стараясь расположить к себе старика, сказал К. Загодя он так пришел все потому же, что не был уверен, будет ли пропущен. В случае, если не будет, останется время поискать возможность проникнуть на стадион, минуя центральный вход.

– Чего его занимать: вон полно мест, – махнул ветеран рукой на вздымающуюся над зеленым овалом игрового поля подкову трибун. – Неужели столько придут? Не придут.

– Хорошее место, я имею в виду, – нашелся К.

– А, если хорошее, – согласился ветеран. – На ВИП-ложу только не покушайся.

– Не по Сеньке шапка, – ответствовал К.

– Во-во, – поддержал его шутку ветеран. Он явно был настроен вполне благодушно; похоже, ему и в самом деле всего лишь хотелось позвенеть языком. – Не в свои сани не садись.

К. позволил себе поинтересоваться, настрой ветерана, казалось, позволял это:

– А что, прямо ВИП-гости должны быть?

– Мне не докладывают. – Ветеран переменился в одно мгновение. Благодушие отлетело от него – как того и не было. – А сам-то откуда? – спросил он следом. – Из наших? – Он поднес руку к берету и коснулся его. – Или из этих, из противников?

К. предпочел бы не отвечать на такой вопрос. Что можно было ждать реакцией от ветерана? Причем как ни ответь.

– Что уж вы, какие же мэрские противники? – ответил он дипломатически.

– Так на поле-то встречаются, как не противники? – Ветеран, кажется, проникался все большей неприязнью к К.

– Невеста у меня играет, – осенило К., как развернуть их разговор, пошедший кривым путем. – Пришел болеть. Затем и хочу занять место получше.

– А, за невесту! – Ветеран разом оживился. Даже и благостное выражение появилось на его иссохшем стручковой лице. – Положительное дело – за невесту! В какой команде?

– Мэрской, – вынужден был признаться К.

– Мэрской? Ну ничего, – как пожалел его ветеран. – Тоже хорошо.

Следовало воспользоваться переменой в его настроении и все-таки прорываться.

– Пойду, – взмахнул К. рукой, показывая в глубь стадиона за металлической оградой. – Займу место.