Минус 273 градуса по Цельсию

И снова глухая тишина мертво-пустых коридоров – прямо, направо, налево, прямо, – полет на лифте – непонятно куда, вверх ли, вниз ли, – новый коридор, ничем не отличный от того, который оставили… Двустворчатая дверь, перед которой остановились, была широкой, хоть въезжай на автомобиле, и высокой – под потолок, инкрустированна сияющим желтым металлом, полосы которого вправлены в массивное ее полотно так, будто составляли с ним одно природное целое. Она словно сообщала всем своим видом, что за нею нечто особое, значительное.

Кощей, оторвав руку от борта пальто, приложил палец к ювелирно выразительной в своей простоте желтой кнопочке в стене рядом с дверью. Столь же ювелирно выразительная желтая гребенка динамика вертикально топорщилась над кнопкой звонка. И, одерживая верх в этом негласном соперничестве, являл свою неоспоримую выразительность черный укол микрофона между ними.

– Тут, – приблизившись губами к микрофону, коротко сообщил кощей в микрофон, когда динамик на удивление членораздельным голосом вопросил его: «Что?»

– Видим, – отозвался динамик с той же членораздельностью. Должно быть, кроме открытого взгляду звонка с переговорным устройством, где-то незримо присутствовал и глазок видеокамеры.

Последовавшее мгновение тишины пресеклось раздавшимся в дверном чреве мелодичным боем отщелкнувшегося магнитного запора. Створки медленно поначалу, но все ускоряясь и ускоряясь, начали отходить друг от друга.

И чем дальше они отходили, тем большее потрясение охватывало К. Ему вообще даже показалось сначала, что перед ним выход на улицу. Мягкий свет раннего вечера стоял за дверьми, легкие мережные облачка туманили садящееся солнце, воздух был наполнен теплой пастелью – лето являло себя глазу во все своей прелести и красоте. Шелест листвы помнился К., нежное журчание ручья, негромкий, словно притушенный, птичий гомон.

Но створки расходились шире, шире, открывающаяся картина стала ясна в подробностях, и стало понятно, что никакая это не улица. Однако имитация летнего раннего вечера была изумительна, и с изумительной достоверностью был воссоздан в возносящемся ввысь на добрый десяток метров просторном зале кусок природы: зеленое всхолмье, несколько пальм с обернутыми в серый лохматящийся войлок стволами, оливы с созревающими плодами. Светящаяся, летяще-ажурная мраморная ротонда стояла на вершине всхолмья, неутомимо трудился, сливая со своего распахнутого широкого лепестка звонкую завесу воды массивный римский фонтан. И птицы пели, да. Не запись из динамиков, настоящие, – перепархивали с дерева на дерево, простреливали воздух стригущими пулями. Густая, газонной высоты трава переливалась малахитовым шелком.

Но не первозданен и девствен был этот кусок природы. И не только ротонда с фонтаном свидетельствовали о том. А и присутствие людей. Сколько тут человек находилось? Десять, пятнадцать, двадцать? От двери и с первого взгляда точно не определить. Но все же скорее двадцать, чем десять, а может, и больше. Длинный низкий стол, застеленный белой скатертью, был накрыт полуподковой под оливами, и вокруг него, облокотившись о подушки, полусидели-полулежали люди в тогах – как тот, благодаря которому К. был извлечен из пыточной. В отдалении от стола, у разных его концов, обреталось еще несколько человек – эти были на ногах и одеты в туники, перехваченные на поясе широкими ремнями. Двое в туниках выдавали их общее назначение здесь: склонившись к возлежавшим за столом, они помогали им обслужить себя – справляя обязанности официантов. Но сейчас что они, что их собратья по обязанностям, как и те, что возлежали, будто застыли в том действии, в котором их застало открывание дверей, и все, как один, были обращены взглядами в одну точку: на расходящиеся створки.

Что это было такое? Кто были эти люди? Что за пикник древнеримских патрициев? И зачем его доставили сюда? Уж не для того же, чтобы накормить!

Створки дверей разошлись тем временем на расстояние, которое позволяло пройти вовнутрь, не толкаясь, хоть целой шеренгой. Кощей шагнул на малахит травы за порогом, сделал несколько шагов, остановился и повелительно оглянулся на береты за спиной К. Тотчас К. вновь почувствовал на лопатках деревянные ладони беретов и, подчиняясь их неумолимому напору, влетел внутрь.

Вдали со своего ложа у стола поднялся и двинулся по направлению к входу один из тех, что были в тогах. К. казалось, это тот, который извлек его из пыточной, но, хотя очки у него на носу сохранились, понять наверняка не мог. Вот если бы на его месте была сейчас привереда с ее дальнозоркостью… Он подумал о ней, и его будто обдало кипятком: только этого не хватало, как такая мысль могла прийти ему в голову?!