Минус четыре по Цельсию (СИ)

Старт завтра, а это значит, лед сегодня строго регламентирован. Два крытых катка в нашем распоряжении, тренировочный и соревновательный, по часу на каждом для каждой команды. Это чтобы в световой день уложиться. Можно катать и ночью – пожалуйста, но на что ты будешь похож тогда завтра?

Нинель традиционно раздражена и озабочена.

- Чем они там в Москве думают? - слышу я, как она ворчит Муракову. – Почему Ланского было не поставить на произвольную?.. Или на оба вида, как мы с тобой думали…

- Давай так и сделаем, - хищно скалится дядя Ваня, - пока они там у себя сообразят… С Афоней я поговорю…

- Да ты что, - отмахивается Нинель, - я и так там регулярно выслушиваю, а тут они вообще из берегов выйдут – во век не отмоюсь, еще и Сережку подставлю… К тому же, Афанасий Иванович никогда не согласится…

- Победителей не судят, Нина… - с интонацией Фауста, вкрадчиво говорит Мураков. - Когда еще будет такой случай?

- Победителей, Ваня, вот именно, что победителей. В наших-то с тобой я уверена. А остальные? Семенову, мягко говоря, не то что до Ланского, ему до Германа, как до Луны. А там, я уверена, и Сакоморо будет, и Чанг, и Бальчиано… Таранова ребята максимум на второе выйдут… Да и Саша Жудилин со своими, сколько не напрягайся, никак выше французов с канадцами не прыгнет… Вот и считай. Герман… Ну а вдруг, да? Считаем - десять, Женя… семь, от силы. Камиль-Татищева… Ну ладно, двадцать. По максимуму берем… Тихонова-Жарин… Хорошо, ну девять и девять, считаем… Танцоры… Восемь и восемь. Это так, с большим авансом. Итого…

- Семьдесят один, - мгновенно считает Мураков.

- Семьдесят один, Ваня, - повторяет Нинель. – Это потолок, максимум. Реальных там шестьдесят пять. Тут в тройку бы попасть… Потому что американцы, это я уже сама прикидывала, даже по скромному семьдесят три с ходу берут. И японцы шестьдесят шесть легко.

Мураков озадаченно чешет затылок, оборачивается и замечает меня. Строю невинное лицо, делаю вид, что беззаботно прогуливаюсь вдоль бортика.

- Ты чего бездельничаешь? - тут же набрасывается он на меня. – Задание на раскатку получил? А ну вперед…

- Ну что ж ты его, Иван Викторович, так жестко, - поворачивается к нам Нинель, - он у нас птица вольная, смело может четыре дня дурака валять…

Облокачиваюсь о бортик.

- Для протокола, - в полголоса говорю я, - если вы решите, что я должен катать в команде – я готов.

Мураков усмехается и подходит ближе.

- Подслушивал, партизан…

Нинель смотрит на меня, наклонив голову.

- К вашей математике, - продолжаю я, - сможете добавить три балла, которые не добирает Семенов, и тогда получится семьдесят четыре. А это уже больше, чем у американцев…

- Это если остальные, как минимум, не обделаются… - задумчиво произносит Нинель.

- Нина, - отбросив стеснение снова уговаривает ее Мураков, - ну давай я поговорю с Афанасием…

- Да без толку, Ваня… - она вздыхает. – Я больше чем уверена, что это была его идея, чтобы Семенов в команде выступал. Гарантированно, на чужих плечах, на пьедестал заехать можно, почему нет?.. Они же в Федерации там все друзья… Хрычи старые…

- Ну а вдруг, - не унимается он, - ведь это реальный шанс для всей сборной. Вдруг он передумает и согласится…

Нинель пожимает плечами.

- Попробуй, поговори…

Мураков кивает и спешно направляется по трибунам на противоположную сторону катка, где профессор царственными движениями раздает указания Женьке.

Как только он оказывается достаточно далеко, Нинель позволяет себе грустно вздохнуть.

- Дядя Ваня у нас наивный идеалист, - кисло произносит она.

На фоне ее безнадежной уверенности, картина напротив выглядит реальным тому подтверждением. Мураков, добравшись до Федина, что-то долго и убедительно ему рассказывает, несколько раз ударяя ладонью о ладонь и кивая в нашу сторону. Федин слушает молча. Сначала. Потом его лицо делается белым как мел. А потом красным. Повернувшись к Муракову, он перебивает его на полуслове и начинает что-то громко кричать и размахивать руками. До нас доносятся слова «федерация», «доверие» и «не позволю». Помитинговав так с минуту, Федин разворачивается, и, застыв в позе Ленина на броневике, вперивает свой колючий взгляд в нас с Нинель. Лицо его постепенно из пунцового начинает приобретать нормальный цвет. Абсолютно не сговариваясь, Нинель и я машем ему ладонями, как демонстранты президенту на мавзолее. Не понимая, как реагировать, и вообще, принимать ли наш жест как знак дружбы или как издевательство, Профессор, от греха подальше, гордо поворачивает голову и не смотрит в нашу сторону.

Возвращается запыхавшийся, расстроенный Мураков.

- Ну что, Ваня, убедился? – без ехидства, скорее участливо спрашивает его Нинель.

- Старпер совковый… - бурчит, кряхтя, дядя Ваня.

Незаметно глажу Нинель по руке и, получив в ответ легкий кивок, еду катать свою раскатку. Тренировку никто не отменял. Через четыре дня у меня старт. Первый, из двух важнейших стартов в моей жизни.

И черт меня побери, если я не откатаю их на свой абсолютный максимум.

 

- Скажу раз…

- Пасс, - Андрей сворачивает карты и аккуратненькой стопочкой кладет на стол.

Смотрю на Женьку.