Минута уцелевшей Вари

– Не волнуйся и, самое главное, не блести…

Варя и не волновалась, наоборот, со всеми этими приключениями в ней проснулось лишь удивительное, ранее почти незнакомое чувство: любопытство!! Яркая, безудержная тяга к приключениям, которые зазывали и, что прекрасно, затмевали переживания и страхи… Хотелось знать обо всем на свете, что думают те красивые полураздетые по новой моде девчонки, с надменным видом входящие в клуб? А что думают те стройные плечистые ребята, последовавшие за красотками? Что в голове у тех силачей в малиновых пиджаках, собирающихся разойтись по швам от рвущихся наружу мускулов?

– Не блести! – получила подзатыльник Варя от симпатичной классно одетой невысокого роста подружки, в которую на ходу, теряя по десять лет за шаг, превращалась Радмила Игоревна.

– Они ни о чем не думают… – удивленно констатировала Варя, слегка коснувшись пиджака секьюрити. – У них нет мыслей, лишь команды… – она более внимательно всмотрелась в охранников и только сейчас обнаружила какое-то неестественное сходство, будто они сделаны из одного теста, как… – Клоны.

Бабушка в виде молодки с платиновыми волосами и ярко красными губами, незаметно поддакнула и поспешила войти в бурлящий, грохочущий и только начавший жить ночной жизнью клуб. В этом омуте сверкающих зеркальных шаров, рокота металлических голосов и завываний неизвестных инструментов, в толпе, больше походящей на скопление инопланетян, чем людей, трясущихся в одном, каком-то безумном ритме, легко было затеряться и волшебнику.

Радмила Игоревна уверенно направилась куда-то, при этом хорошо подыгрывая своему новому гламурному имиджу, хохоча и флиртуя с брутальными встречными-поперечными, затягивая за собой Варю, следовавшую за ней, разинув рот. Ведь раньше ей еще не доводилось вести ночную разгульную клубную жизнь, переливавшуюся шиком и блеском, где задорные мускулистые бармены разливали, поджигали, словно факиры, и на ходу протягивали разноцветные, кипящие, шипящие, словно колдовские зелья, напитки толпящимся зевакам, чтобы праздник не заканчивался еще очень долго.

Но тут она наткнулась на почерневший взгляд паучихи, делающей знак посмотреть куда-то.

Варя затаила дыхание и, не зная чего ожидать, с любопытством взглянула, куда указывала «блондинистая подруга».

У огромной залы овальной формы, по всей видимости, бывшего театра, имелась сцена, переделанная теперь в так называемую вип-зону, куда допускались лишь избранные: обычно кочевавшие из здания администрации по соседству (символично!) статусные новомодные боссы, управляющие этим адом.

Они восседали на сцене, подсвеченные золотыми прожекторами, становясь похожими на золотоглавых надменных богов олимпа, неспешно разговаривающих, покуривающих дымящие трубки и попивающих лучшие разноцветные зелья. Зрелище притягательное, каждому хотелось хоть минуточку побыть на их месте, почувствовать себя небожителями, никуда не спешащими, ничего не страшащимися, томно и скучно наблюдающими действительность, которую они сами творили и натворили.

Среди восседающей золотой молодежи, собравшейся у своего собственного вип-бара на сцене, окруженной десятками охранников (будто существовала опасность нападения!), Варя приметила сынка главы области, так же равнодушно отрешенного, сидевшего одиноко, задумчиво глядя в бокал. А ведь ему тоже было шестнадцать. Но сынам и дочерям небожителей было доступно то, что не разрешалось детям плебеев.

В этот момент по краям сцены вспыхнул огонь и загорелись яркие факелы… послышался бой барабанов, и под оглушительные аплодисменты толпы, которая уплотнилась у края сцены, вышел здоровяк, татуированный с ног до лысой головы, с огромной рыжей бородой, похожий на злого Карабаса-Барабаса… Теперь публика взорвалась криками и даже визгами, будто при снисхождении самого Зевса.

Металлический голос в микрофон объявил, что настало время, которого ждет с трепетом каждый посетитель клуба, – это встреча с «гадкими и ужасными феями», которые не обманут своих фанатов и на этот раз станцуют свой волшебный танец под музыку ужасного Гоблина. Карабас поклонился.

– Подходящее имечко, – заметила Радмила Игоревна.

– Я обожаю его, – вскричала соседка справа, услышавшая слова бабушки. – Я хочу его! Я люблю его! Он – бог!

Представление начиналось. За спинами тоскующей золотой молодежи распахнулась тяжелая бархатная театральная завеса, открывая музыкальный пульт диджея и гигантские настенные часы. Публика замерла. Гоблин взошел на свой рабочий пьедестал и стал отсчитывать секунды, его поддержала толпа. Кричали мужчины и женщины… и на десятый счет фейерверком вспыхнула сцена – и откуда-то из глубин по краям стали выплывать огромные, в человеческий рост, металлические клетки, в которых стояли, замерев, словно сломанные фарфоровые куклы Карабаса-Барабаса, три фигуры.