Минувшее

Голос Росс звенел слезами, когда она показывала фотографию «моднице». Та жадным взглядом впилась в снимок, с которого смотрела на нее бледная худая девчушка, с лохматыми волосами, с ошейником, прикованным цепью к стене. В глазах было безумие, страх и горе.

— Ой-бой, бой! Вай! Зачем такое? — запричитала, заплакав она. Любимова круто повернулась к Студенцовой.

— Больную в сопровождении делегатки отправь в больницу. Немедленно. По телефону сообщи редактору, пусть пришлет корреспондента. Надо снимок опубликовать. Послать комиссию на место. Почему местные власти это допустили? Вас задерживать не будем, но все же расскажите Студенцовой подробнее. Она запишет. Где муж женщины?

— Мы арестовали его за помощь басмачам, за их укрывательство. Трех у него выловили. В клевере спрятались.

— Расскажите Студенцовой и отправляйтесь домой, отдохнуть вам надо.

— Некогда! На совещание тороплюсь. Такое дело, опять к вам завтра придем, с материалом…

Так состоялось наше первое знакомство с пламенным комсомольцем Гафуром.

Как оказалось, совещание, на которое спешил Гафур, было исключительно важным. Мне об этом совещании рассказали те, кто там присутствовал.

В Старом городе в помещении милиции на балахане, где всегда устраивали свои совещания комсомольцы, было очень шумно в этот день.

— Что за безобразие! Собрал нас, а сам где-то болтается, — горячился Султан Джуманияз.

— Записать ему строгий выговор! Он любит нам их записывать, вот пусть сам попробует, — пробурчал рослый детина мрачного вида.

— Тоже мне, строгий выговор! Собрание еще не открыли, а ему строгач записывай! А знаем мы, где он? Может, поручение власти выполняет… — возмутился Акбар, защищая друга. Он аккуратно раскладывал в тетрадке какие-то снимки.

— Эй, ребята! Акбар что-то знает…

— Знает? Просто дружка защищает.

— Пусть говорит, если знает!

— Говори, Акбар! Что за секреты у вас, фотограф?

Акбар лукаво оглядел собравшихся.

— Э-эх! Что значит, нет Гафура! И порядка нет. Чирикаете, точно воробьи. Налетаете, клюете, а толку нет и нет…

— Тоже критик нашелся! А ну, скажи, где это вы с Гафуром утром пропадали? Спали? Видно, всю ночь в чайхане провели, песни пели под дутар…

— Тише, ребята! Вон Гафур идет. Э, да он с «пушкой». Воевал, что ли? — проговорил Султан, сидевший у окна.

Все кинулись к окнам, смотрели, как возвращается их вожак.

Гафур шагал торопливо, но вдруг повернул назад, сделал несколько шагов и присел на корточки в тени старенькой калитки.

— Ну вот, его люди ждут, а он отдых устроил в тени дувала, — возмутился Султан. — Да и ребят половина не пришла на собрание…

— Гляди. Голову свесил, сгорбился. Пойду узнаю, может, помочь надо, — забеспокоился Тимур (тот мрачный детина, что хлопотал о выговоре Гафуру). Он уже поднялся, но его остановили.

— Не торопись. Идет!

Когда вошел секретарь, все его окружили, расспрашивая наперебой, что с ним случилось, здоров ли.

— Потом, ребята. Султан, открывай собрание, запоздал я… Из доклада все узнаете. Акбар, приготовь снимки.

— У меня все готово. Начинай, Гафур!

С большим вниманием слушали комсомольцы сообщение своего секретаря о том, как экстренно был мобилизован отряд комсомольцев в помощь наряду ташкентской милиции для борьбы с басмачами, укрывшимися в Пскенте. Рассказал, как после горячей, но короткой схватки, в которой участвовали возмущенные наглостью басмачей жители кишлака, удалось разгромить бандитов.

— Потом мы стали вылавливать спрятавшихся, не успевших ускакать в горы, десяток выловили. Пленных связали и пошли делать обыск в дом лавочника…

— В дом почтенного Салиха-хаджи? Ночью? Как можно! — вскипел хорошо, даже франтовато одетый румяный парень.

— Ага, вот когда в тебе заговорила байская белая косточка! — прогудел мрачный Тимур. Тот вздрогнул и мирно сказал:

— Напрасно, Тимур, обижаешь меня! Тимур, ты же знаешь, что отец выгнал меня. А Салих-хаджи недавно для школы пожертвовал продукты, для бедных отдал барана, он наш…

— Может быть, ваш, но не советский. Он трех вооруженных басмачей спрятал, забросал их сухим клевером, едва нашли. — Акбар возмущенно потрясал пачкой снимков. Султан постучал карандашом.

— Прекратить базар! Доклад еще не окончен. Продолжай, Гафур.

— Продолжаю. Слушай, ты, ревнитель старых обычаев, Балты Ибрагим. В доме бая Салиха-хаджи, кроме трех басмачей, которые, отстреливаясь, ранили милиционера, мы наткнулись на замаскированную яму, в которой сидела на цепи младшая жена этого благодетеля бедных. Ребята! Вот уже восемь лет, как революция принесла свободу всем угнетенным. А тут человек на цепи!..

— Так это женщина! Наверно, очень провинилась, — не удержался Балты. Эта реплика вызвала взрыв негодования. Гафур внимательно прислушивался к горячим дебатам, наблюдал за лицами ребят и, выждав, веско проговорил:

— Акбар, покажи ребятам снимки и расскажи, и чем провинилась эта девчушка. А вы, ребята, посмотрите, во что почтенный хаджи-зверь превратил ее. Мы составили протокол, опросили свидетелей…

— А что сделали с баем? — спросил Балты.

— То, чего он заслужил. Арестовали и сдали в тюрьму.