Минувшее

Из ворот медресе, важно ступая, вышел настоятель мечети. За ним потянулась вереница преподавателей и приближенных учеников — опора имама. Они шли, тихо беседуя, сохраняя на лицах благочестивое выражение мусульманина после последнего намаза. Спустя две-три минуты ворота вновь открылись и пропустили группу студентов, во главе которой шагал стройный веселый юноша с насмешливыми глазами. Он говорил, обращаясь к товарищам:

— Помните наш уговор — не сдавайте своих позиций. Начну спор я, а вы поддержите да поэнергичнее.

— Имам рассердится, — тихо проговорил бледный юноша с печальными глазами.

— Пускай! Мы думающие люди, а не стадо. Конечно, надо вежливо.

— Смотрите, — прервал коренастый парень, — что за представление!

Все повернули головы и увидели, как из-за дерева от чайханы метнулся человек с ведром, весь в лохмотьях, с завязанной щекой. Он согнулся в низком поклоне перед имамом, потом быстро подбежал к мостику и начал усердно поливать тропинку, уже основательно политую ранее. Имам шел чинно, опираясь на посох, стараясь ступать там, где было посуше. Не успел он ступить на мостик, как усердный поливальщик выплеснул ему под ноги полное ведро, да так неловко, что брызги залепили лакированные кавуши и длинные полы нарядного, серебристого шелка халата. Имам поскользнулся, ахнув, уцепился за своего рослого мюрида. Поднялся крик, азанчи с палкой кинулся на виновного, но старик-самоварчи успел уже ударить и оттолкнуть растерявшегося парня. Тот стоял в стороне, выпустив из рук ведро и широко открыв обезображенный рот, озираясь из-под грязной повязки одним глазом. Пока имама приводили в порядок и усаживали на помост, где для него была постелена курпача — стеганая подстилка, — самоварчи взволнованно говорил:

— Не извольте гневаться, святой отец, этот глухонемой дивона, он мученик за веру…

— Кто он? Урод какой-то, откуда взялся? — подозрительно глядя на парня, спрашивал имам.

— Пришел из Ходжикента. Там попал в руки краснопалочников. Они и изуродовали его, слабоумным стал, слуха лишился, язык отрезали.

— Несчастный. Он правоверный?

— Да, был воином газавата.

Понизив голоса, переговаривались в свите имама. А вторая группа студентов приближалась, стараясь изобразить на лицах благочестие. Хотя за минуту до этого студенты весело смеялись над своим строгим наставником. Между тем самоварчи рассказывал:

— Старательный парень, работает как раб. Вот только звереет, когда увидит красноармейца. Был он в рядах борцов за веру, ранили его в схватке и попал к этим отступникам. Если б не мулла Юсуф-хаджи, пропал бы парень…

— То-то, когда он разинул рот, я увидел что-то красное, точно кусок мяса. Видно, отрезанный язык. — Азанчи сморщился от отвращения. Все сочувственно посмотрели на парня, а он, закрыв лицо руками, согнувшись под тяжестью отчаяния, что-то мыча, ушел в ближайшие ворота. Никто не заметил, как спустя некоторое время, когда люди были поглощены беседой, склонившись друг к другу, поливальщик незаметно юркнул под настил, залег там, на берегу арыка, чутко прислушиваясь к таинственной беседе имама с азанчи.

Наконец жаркие споры студентов затихли. Посетители разошлись. Шоир закончил распевать свой дастан о битве краснозвездных богатырей с шайками Джунаидхана, нападавшими на мирные кишлаки хивинцев и аулы туркмен. Едва он ушел, как имам обратился к «непокорным» студентам, выступавшим в спорах против наставников, предложил им пройти в мечеть подготовить вопросы. Через час он придет разъяснить их заблуждения. Все они встали, склонились в поклоне и гурьбой направились к медресе. Остался лишь их задиристый вожак, он присел за спиной у дюжего детины, верного спутника имама. Несомненно, его сразу обнаружили бы, но к чайхане подъехал запыленный всадник в военной форме. Он устало слез с покрытого потом коня. Взяв его за повод и подведя к дальнему краю настила, привязал на длинный чембур и устало опустился на кошму. Подбежавшему самоварчи сказал:

— Чаю, браток, да покрепче! Два дня не спал… Где тут военкомат? Фу, черт! Сидя засыпаю…

Самоварчи растерянно оглянулся, пробормотав. — Не понимаю, — и побежал за чаем. Азанчи заговорил:

— Не понимает он по-русски. А военкомат помещается в Новом городе. Здесь только дружина и милиция. Издалека ваш путь?

— Из Самарканда. Срочное донесение, день и ночь скакал, коня замучил и сам измотался. — Он сделал несколько глотков чая, растянулся на кошме и моментально захрапел.

— Вот так гонец! — усмехнулся азанчи. — Голыми руками бери. — Он перевел имаму слова военного. Тот нахмурился, посмотрел на притихших мюридов, тихо сказал:

— Я получил сообщение из Бухары. Настоятель и его спутник задержатся в Самарканде. Не арестовали ли их? Надо добыть бумагу.

— Проснется. Спит-то как… на животе, — с сомнением сказал азанчи. Телохранитель имама, рыжий детина, пробурчал:

— Тогда голову надо отрезать. — Он ощупал на поясе нож. Имам опасливо покосился на чайханщика, но тот был углублен в свою работу: аккуратно собрал на поднос нарезанную для плова морковь, мясо, лук и пошел готовить плов.