Минувшее

— Нет! — вспыхнула Раима. — Но сдержалась и язвительно спросила: — Эти пять баранов, что пригнал Курбан, ваш собутыльник, разве не плата за меня? Еще деньгами обещал сто рублей, как за дойную корову. Хадича рассказала о вашей торговле. Не будет этого! Не днях я уезжаю в Ташкент, учиться.

— Я покажу тебе Ташкент! — сатанея, кричал отец. — Я научу тебя, негодяйка, почтению к отцу! Так проучу, что костей не соберешь… — Он, сжав кулаки, двинулся к дочери. Она не дрогнула, лишь сузились сверкающие глаза.

— Бить будешь? Озверел? Как тогда, когда чуть не убил мать? Попробуй ударь! — Столько было ненависти в этом глухом голосе, так остро сверлили прищуренные глаза, что Рахман остановился. Сразу, словно озаренная вспышкой света, предстала картина: на полу бездыханное тело жены, укрытое черным камзолом, а в него вцепилось маленькое существо и с проклятиями колотит его кулачонками по лицу, по голове. Он отступил в угол.

— Нет тебе места в моем доме, будь ты проклята! Уходи! Чтобы мои глаза тебя не видели!

— Я уйду. Но ты, Рахман, помни, вот эта половина дома не твоя. Она оставлена нам, трем сестрам, а опекун — работник исполкома. Воспитывать сестер ты обязан. Отец! — Она горько усмехнулась.

— Во-он! — дико закричал, обезумев от злобы, Рахман. Раима сняла с гвоздя свое старенькое пальто, связала отобранные книги, свернула два платья и полотенце, ушла, не простившись.

* * *

Прошло долгих восемь лет. И вот в ясный осенний день, когда солнечные лучи не обжигают, а ласково греют, по длинной улице небольшого селения, от пристани к центру, шла молодая женщина.

Платье, переливаясь яркими красками хан-атласа, подчеркивало стройность ее фигуры и яркость красок молодого лица. В одной руке она несла небольшой чемодан, через другую был перекинут элегантный шелковый плащ. Любопытные глаза жителей из-за дувалов провожали приезжую. Но она шла, приглядываясь к домам и переулкам, ни у кого ничего не спрашивая. Казалось, ее удивляли и разросшиеся деревья, и новые добротные дома.

— Сестрица! Вы кого ищете? — послышался звонкий голос. Женщина оглянулась. От школы к ней бежал пионер. Остановившись, она вглядывалась в бойкие глаза, в буйные черные кудри, прикрытые черной с белыми огурцами тюбетейкой, улыбаясь, спросила:

— Сабир, ты не узнал меня? Как ты вырос!

— Нет, не узнал… — смутился Сабир, вглядываясь в лицо путницы. Она засмеялась. Тогда он с радостным криком кинулся к ней.

— Приехали! Сестрица Раима приехали! Скорей пойдемте домой.

— Раньше проводи меня в здравотдел. Ведь я теперь врач. Надо вашему больничному начальству показаться. А потом домой. Что нового дома? Как отец, мать, братья, сестры?

— Плохо. Отец болеет, всегда сердитый. Мать старая, всегда плачет. Братья выросли, учатся. Саида дома работает. Акчагуль умерла два года назад, — быстро говорил мальчик. Раима вздрогнула.

— Отчего умерла Акчагуль? — с болью в сердца спросила она.

— Ну, в тот год дети болели, умирали. Сыпь, и горло опухло.

— Скарлатина. А меня возле не было, — в раздумье проговорила.

— Да. Врач так называл болезнь. В доме дезинфекцию делали.

— Почему Саида не написала мне? Я бы приехала.

— Саида сама болела. А потом ее взяли из школы, дома помогать. Теперь ее отец просватал, скоро свадьба. Я думал, вы на свадьбу. А вот наша больница. Врач живет в этом домике.

— Спасибо, Сабир, иди по своим делам, вечером я приду.

Заведующей больницей оказалась однокурсница, вместе кончали медицинский институт. Она очень обрадовалась Раиме.

— О Раимаджан! Как я рада! А ты похорошела, расцвела. Заходи, заходи! Садись за стол, завтракай! Вот это радость и неожиданно. Ты к нам на работу?

— Нет, у меня отпуск, навестить сестер приехала.

— Садись, дорогая, я так рада твоему приезду. Сейчас будем пить чай. Столько лет не виделись! Где работаешь?

— А ты, Замира, по-прежнему как пулемет? Сразу и не ответишь.

— Ах, чудесное студенческое время! Ты вспомнила про пулемет?

— Я ничего не забыла. Очень обрадовалась, увидя тебя. Ты замужем?

— Развелась. — Махнув рукой, Замира засмеялась. — Сделала глупость: на четвертом курсе выскочила, лишний год просидела. На пятом ты меня догнала. А ты? Помню, Мирза по тебе вздыхал. А ты Снегуркой обернулась, хотела заморозить. Где он?

— Вот за него я и вышла замуж. Оказался верным, преданным другом, живем хорошо, заботливый он, культурный.

— Как я рада! — захлопала в ладоши подруга. — Мы так за него переживали. Очень неприступная ты была, а он мучился, любил.

— Ну, теперь причин для мучений у него нет. Живем дружно. В работе мне помогает.

— А где ты работаешь? Мирза учительствует?

— Я — в аспирантуре, а Мирза преподает в институте и пишет. Он неплохой литературовед.

— Ой, как я рада за тебя. Хорошо сложилась твоя жизнь. Ну, позавтракала? Теперь отдыхать. Вот ложись на тахту и спи, а я пойду посмотрю своих больных.

Вечером, сидя в кругу семьи отца, Раима смотрела в одутловатое лицо Рахмана, на отекшие руки и ноги. В ней заговорил врач:

— Давно у вас эти отеки?

— Давно, Раимаджан, года два не дают они мне покоя. И ревматизм мучает. Суставы болят.