Минувшие годы

Жданович (послушал Купера). Не понимаю, ради какого чорта ему сейчас пришли на ум американки… Американки, говорит он, помешаны на долларах, автомобилях, коттеджах и другом меркантильном материале вроде камней.

Катенька. Камней?.. Каких камней?

Жданович. Наивный вопрос, душечка.

Купер. The American women, you now, are cold blooded fishes.

Жданович. Они, то есть американки, похожи на хладнокровную рыбу.

Купер. When they are forty they become bony hags and go crazy over religion although for a long time they poison the world by the smell of the powder and dry skin.

Жданович. К сорока годам они делаются костлявыми ведьмами и сектантками. Хотя еще долго отравляют мир запахом пудры и сухой кожи.

Купер. But when they are nineteen they wear a permanent smile like a detective or a salesgirl or a murderer who has cought up his victim.

Жданович. А в девятнадцать лет они перманентно улыбаются, как сыщики, комиссионеры и убийцы, настигающие свою жертву.

Катенька. Не может быть, чтобы девушки улыбались, как убийцы.

Жданович. Милейшая, но речь идет о девушках, искалеченных капитализмом.

Является, оставаясь в стороне, Ксюша.

Купер. I woo the Soviet women.

Черемисов. Ну, и что же дальше?

Жданович (послушал). А дальше пошел сентиментальный бред, который я не желаю повторять.

Ксюша. Какой же вы отвратительный человек, Евгений Евгеньевич! Мистер Купер преклоняется перед нашей женщиной, но вам это не нравится потому, что вы несчастный циник.

Купер. Yes. Я уважаю совет женщин. You know, Katya, if your eyes are the reflection of your soul they must see the world around perfectly well.

Ксюша. Какая прелесть! Катенька, он делает вам изумительный комплимент… Ваши глаза… Я не знаю, как перевести…

Жданович (насмешка). Если ваши глаза есть зеркало души, то как прекрасно они видят окружающий мир. Вот и весь изумительный комплимент.

Купер. Yes, yes, Katya Maeva!

Ксюша. Но вы способны сказать что-нибудь такое?

Жданович. Ксюша, вы мне сию минуту заявили, что я несчастный циник. Если бы это море было не столь ничтожно, то я бы утопился.

Ксюша. Где вы воспитывались, Жданович?

Жданович. В классической гимназии, моя Афродита. Затем в Горном институте. Оба заведения окончил с золотой медалью для того, чтобы здесь, у чорта на куличках, добывать медь.

Черемисов. Жданович, кто тебя не знает, может подумать про тебя чорт знает что.

Ксюша. А по-моему, тут и думать нечего.

Жданович (с жаром и юмором). Ло-ве-лас! Чорт возьми, но давайте же говорить серьезно. Мне очень жаль старых романов под старыми липами, но все это осталось в книгах девятнадцатого столетия.

Катенька (вдруг отчаянно). Неправда!.. Вы ничего не знаете… Неправда!

Жданович (пренебрежительно). Кто там?

Катенька. Я!.. Неправда! Романы и любовь не только в вашем девятнадцатом столетии…

Является Лина, затем неприметно Люшин.

Лина (доля вызова). Скажите, почему свадьбы празднуют, а разводы нет?

Жданович. А вы как ставите вопрос — философски или практически?

Черемисов. Жданович, я, конечно, понимаю, что эти темы тебе доставляют удивительное блаженство, но ты все-таки запиши, что надо посчитать, на какую площадь орошения хватит здешних ключей.

Лина. Черемисов, неужели ты не слышишь, что я говорю про нас с тобой?

Черемисов. Лина!.. Ты подумай, что говоришь! Чему же ты смеешься?

Катенька. Вы не верьте.

Лина (схватила за руку Катеньку). Молчите. (Насильно подводит Катеньку к Черемисову.) Вот… Она на тебя молится. Не отпускай. Останется.

Катенька. Не смейте! Вы бессовестная женщина. Я ненавижу таких женщин.

Лина (мягко). За что так крепко, девочка?

Катенька. За то, что вы сейчас… Что я говорю! С ума сойти! Прощайте. (Убежала.)

Черемисов. Ангелина, поедем домой.

Лина. Нет, я с тобой домой не поеду.

Черемисов. Кряжин, останься на минуту.

Все, кроме Кряжина и Лины, уходят.

(Кряжину.) Ты когда в Москву летишь?

Кряжин. Дня через два.

Черемисов. Завтра лети.

Кряжин. Приказываешь?

Черемисов. Завтра лети.

Кряжин. У меня имущество… надо собраться.

Черемисов. Следом приедет…

Кряжин (озабоченно). Можно, конечно, и завтра улететь от пересудов. Зачем было устраивать излишний шум, не понимаю. Могли бы, кажется, договориться, а то ненужные переживания… обоюдная неприязнь. (Махнув рукой.) А!.. (Удалился.)

Черемисов. Сына мне не оставишь?

Лина. По закону сын при матери.

Черемисов. Вот зачем была вся сцена… Да… Неумно.