— Не по душе мне это, Мартин. Что тебе надо выяснить?
Когда я перебирал бумаги на столе, пальцы у меня были совершенно сухие.
— В прошлом году он некоторое время сдавал свой летний домик одной женщине. Во всяком случае, она была зарегистрирована по этому адресу. Я хочу выяснить, откуда он ее знает.
— И ты собирался вот так прямо спросить об этом, якобы случайно столкнувшись с ним в городе?
В ее голосе сквозило столько оттенков сомнения, что у меня вспыхнули щеки.
— Охотно признаю, что удачные идеи у меня иссякли, — сказал я.
Я услышал, как она тихонько рассмеялась. Приятный смех. Как-то раз я пытался свести ее с одним своим приятелем. “Что в ней самое лучшее?” — спросил он. “Она ужасно смешливая”, — ответил я.
У меня самого никогда даже мысли не возникало приударить за Мадлен. Слишком она хороша для меня. Или слишком умна.
— Эта женщина, — сказала Мадлен. — Имя у нее есть?
Я помедлил.
— Предпочту не сообщать его прямо сейчас.
— Ладно. Но ты все-таки держи Германа на расстоянии. Он человек ненадежный, как с мужчинами, так и с женщинами.
— А подробнее?
— Да все просто. Он спит со всеми женщинами, которые случаются поблизости от него, а друзей-мужчин у него по пальцам перечтешь, потому что он склонен только всех использовать. Я здорово удивилась, когда однажды он не пошел на совещание, чтобы съездить в детский сад за своим крестником. И не куда-нибудь, а во Флемингсберг. Кто, черт побери, выбирает такого, как Герман, в крестные отцы?
Крестник в детском саду. Во Флемингсберге.
Я усиленно старался обуздать волнение.
— Как это? У Германа Нильсона — крестник в детском саду во Флемингсберге? Мне казалось, его кореша — сплошь богачи вроде его самого.
Богачи во Флемингсберге не живут. Людям с доходами такого же уровня, как у Нильсона, там не место.
— Увы, на этот вопрос у меня нет ответа, — сказала Мадлен.
— Может быть, помнишь фамилию родителей крестника?
— Нет, но если это важно, могу выяснить.
Важно? Настолько важно, чтобы Мадлен снова копалась в этой чертовой каше? Мне позарез надо соединить все обрывки информации, разбросанные вокруг меня.
— Будь добра, — сказал я.
— Я перезвоню, — сказала Мадлен.
— Наверно, и я тоже. Если мне в самом деле понадобится Герман Нильсон.
Когда Мадлен положила трубку, в конторе повисла тишина. Я снова принялся просматривать газетные заголовки. Об убитом Элиасе ни слова. Мне стало не по себе. Где труп? И где, черт побери, Мио? Он ведь тоже был в доме Ракель, а потом исчез и оттуда.
Только бы Мио был жив. Мысль, что он тоже мог умереть, привела меня в отчаяние. Я не знал Мио и видел в нем просто средство, и только. Либо я найду его и все будет хорошо, либо не найду и тогда мне впору застрелиться. Нестерпимые обстоятельства. Нестерпимо, что от меня ожидали полного равнодушия к маленькому человеку.
Тревога зудела во всем теле. Мне хотелось так много сделать, но я не знал как.
Хотелось поговорить с родственниками журналиста Фредрика Уландера, но я не смел. Наши встречи с ним и разговоры были тайной. И пусть так и остается. Раньше ради нас обоих, теперь ради меня одного.
Еще мне хотелось побольше разведать о том человеке, который мог знать о моем грехе, погребенном в Техасе, но я понятия не имел, у кого спросить.
В телефоне у меня была краткая запись насчет стесолида. Чем страдал Мио — эпилепсией или судорогами от температуры? На этот вопрос могли бы ответить его бабушка или тетка. А после его исчезновения полиции не мешало бы удвоить розыскные усилия. Мне вспомнилось, что тогда в “Пресс-клубе” Дидрик сказал: в полиции, мол, совершенно уверены, что, прежде чем покончить с собой, Сара убила своего сына Мио. Неужели эта уверенность была настолько сильна, что препятствовала нормальной поисковой работе? Выходит, так. Это подтверждали и материалы полицейского расследования. Там даже фотография мальчика отсутствовала.
Такого просто не может быть.
Нужно поговорить еще с кем-нибудь из полицейских. Кто-то наверняка был недоволен ходом расследования, имел иные соображения. Но полиция для меня под запретом, там я ничего не добьюсь. И мне на ум пришла Сюзанна. Та, что звонила среди ночи и хотела остаться анонимом. Я не знал ни как ее зовут, ни как она выглядит. Знал только, что она по-прежнему работает в “Тролльгордене”, и этого достаточно. Я решительно встал и пошел к прокатной машине. Немного погодя я уже катил в детский сад Мио.
25
— Ты кто и что тебе нужно?
Если б детям моложе десяти разрешили работать, они стали бы отличными полицейскими. Девчушка практически перекрыла дверной проем, уперев руки в косяки.
— Хочу повидать одну воспитательницу.
— Какую?
— Сюзанну.
— Ха! Тут такой нету!
Она круто повернулась и через раздевалку убежала в игровую комнату.
— Тут дяденька пришел! Ему нужна какая-то Сюзанна!
Я поспешил следом. В спешке забыл снять ботинки. Широко и дружелюбно улыбнулся испуганной воспитательнице, которая смотрела на меня с другого конца комнаты. Детей было немного, меньше десятка. Одни рисовали за столом подле воспитательницы. Другие играли в автогонки. Ну, и еще девочка, встретившая меня в дверях.