Мёртвая жизнь

– Вы знаете, Захар, есть две теории появления интронов в геноме клетки. Ранняя и поздняя. Согласно ранней – интроны присутствуют в генетическом коде живых существ изначально, с момента зарождения. Да, такой подход объясняет возможное действие от обратного – лишние куски игнорируются, а «нужные», те, что могут использоваться для достижения собственных потребностей, остаются. Правда, если быть приверженцем поздней теории, интроны появились потом как способ, позволяющий генетическому коду меняться и перестраиваться. У эукариот[22] есть даже специальные органеллы, которые вырезают не имеющие смысла куски ДНК. То есть вырезают интроны.

Ну вот, наконец хоть объяснил, что такое интроны.

– Посмотрите сюда, – позвал его Клюгштайн.

Перед ними возникло виртуальное окно, на котором стремительно носились из стороны в сторону сонмы каких-то мутноватых конгломератов. Молекулы – догадался Захар. Это была предельно увеличенная картинка откуда-то оттуда, из Клюгштайновых садов Семирамиды.

– И что же это?

– Деление одной из бацилл, колонию которых вы имели удовольствие лицезреть. Посмотрите, как все четко выверено, как все отточено. Какое совершенство.

Признаться, никакого совершенства и тем более отточености Захар не видел. Прямо перед ним в мутном вареве пространства совершенно хаотичным образом носились из конца в конец, словно обезумевшие пчелы из тысячи ульев, разношерстные молекулы. Они сталкивались, сливались, передавали друг другу атомы и целые группы, кто-то, будто заправский кровосос, прилеплялся к соседу, но, как оказывалось, лишь для того, чтобы отдать ему кусок молекулярной плоти, оторванной у пролетающего мимо соединения. Все это напоминало скорее какой-то безумный водопад, где несколько разноцветных струй перемешивались совершенно случайным образом, то и дело натыкаясь на непредвиденные преграды в виде торчащих тут и там скал. Причем даже скалы норовили появиться как бы сами собой, там, где их отродясь не бывало раньше.

– Это же форменный хаос, – прошептал завороженный кибертехник.

– Именно так! – торжественно провозгласил Клюгштайн. Его дряблый рот растянулся в лучезарной улыбке. – Безумие стохастических реакций, статистическая вероятность, и не более того! Я же вам говорил. В природе нет ничего детерминированного. Даже жизнь, кажущаяся такой четкой и продуманной, не более чем наиболее вероятный для конкретных исходных условий процесс. Однажды так произошло случайно, карта так легла, звезды в позу встали, но дальше – дальше все течет так, как наиболее вероятно. Несмотря на случайности и огрехи системы. А куда ж без них?

– И это работает? – изумился Захар. И тут же понял бессмысленность собственного вопроса.

– Разумеется. Это сработало бесчисленное множество раз и побудило, к примеру, вас задать вопрос.

– То есть вы хотите сказать, что повернись случайность другим боком, выбери этот самый стохастический процесс из великого статистического множества иные молекулы и я сказал бы что-то другое? – недоверчиво спросил Захар. – Но я же думаю о чем-то, прихожу к каким-то выводам…

– Это уже другой уровень. Но, поверьте, случайность здесь играет не меньшую роль. И потом, ваши мысли, равно как и мои, порождаются теми же самыми взаимодействиями, миллиардами и миллиардами их переплетений. Так что какое-то вероятностное начало все же имело место быть. Вы же кибертехник – не так ли создаются алгоритмы для ваших нейропроцессоров?

– Да, там тоже используются стохастические процессы. Вы правы. Но все же там присутствует логика. А здесь…

– О, здесь тоже полно логики. Много больше, чем в нейропроцессорах.

Клюгштайн машинально взмахнул травмированной рукой, и изображение резко рванулось вниз, будто камера наблюдения вспорхнула сначала в небеса, а затем вышла на орбиту, продолжая оттуда вещание. Охват изображения увеличился, вместе с ним возрос и драматизм происходящего на экране – теперь во всей своей микроскопической красе была видна часть колонии бактерий.

В пространстве виртуального окна копошилось несколько сотен полупрозрачных палочек. Картинка была почти статичной – лишь небольшое шевеление живой массы вызывало подрагивание общего плана. Но что-то там менялось. Захар присмотрелся внимательней – да, там происходило действо. Бактерии то и дело жрали друг друга. Самым натуральным образом жрали.

– Что они делают? – удивленно спросил кибертехник.

– Именно то, что вы видите. Питаются своими товарищами. Собственно, даже родственниками. Они все имеют одного общего предка. Я прекратил снабжать их едой, и они принялись пожирать друг друга. Это известный факт, это не опыт. Но посмотрите, с каким упоением они это делают.

– По-моему, – возразил Захар, – они просто жрут.