Мёртвая жизнь

Собственно, рассматривать объект в иллюминатор все равно не получалось – Грац, несмотря на запреты внеземельца, открыл одну из шторок, но взгляду было не за что зацепиться в непроницаемой тьме. Иллюминатор потерял свое гордое название, ибо осветить здесь он ничего не мог.

Захар тоже с интересом вглядывался в непроглядную черноту космоса, до боли в глазах. Там не было ничего. Но все же что-то не давало теперь покоя.

Стойкое ощущение, что на тебя кто-то смотрит, вот что пришло оттуда.

И даже после того, как под вопли взбешенного Лившица иллюминатор закрыли, оно не исчезло. Даже сейчас, здесь, в каюте, казалось, что объект изучает, видит все насквозь, заглядывает в душу, пытаясь выведать самое сокровенное.

Может, прав Люциан, запрещая смотреть в черноту холодного космоса?

Грац с Клюгштайном остались в рубке – обсуждают планы вторжения. Они нашли себе смысл жизни. Теперь это несложно – делай хоть что-нибудь, в этом и будет смысл. Теперь нет никаких запретов, они ответственны только друг перед другом. Пока все делают вид, что жизнь на корабле идет, как обычно. Это пока.

Еще не пришло полное осознание безнадежности. Еще кажется, что проблема временная. Серьезная, но ее можно решить. Или решить нельзя, но она чудесным образом решится сама собой. Трудно поверить в смерть, пока не начнешь умирать по-настоящему.

Черт возьми, но откуда это чувство, что на тебя постоянно кто-то смотрит? Интересно, только у него крыша едет или все теперь чувствуют то же самое?

Захар резким движением натянул одеяло на голову. Как в детстве. Раньше помогало от любых страхов. Казалось, что уж под одеяло никто забраться не сможет. Но ощущение чужого взгляда не исчезало. И здесь, в темноте и духоте, кто-то смотрел. Заглядывал внутрь, беспардонно, не спрашивая разрешения.

Нет, так дело не пойдет. Нужно заснуть, он наверняка просто переутомился – столько всего случилось. Нужно заснуть, а когда проснешься… утро вечера мудренее, так сказать. Только заснуть бы.

Захар ворочался, наматывая одеяло на себя. Сон не шел. Нужно попросить помощи у «Зодиака». Мозг корабля немедленно подключил Захара к виртуальной реальности. Вокруг завибрировало, каюта куда-то провалилась, пространство залило огнем. Разноцветные сполохи кружили хороводы, закручивались в спирали, взрывались ярким великолепием фейерверка.

Разбудили Захара звук чьего-то голоса и чужое дыхание. Сонный кибертехник, памятуя о недавнем настырном взгляде, открыл глаза и наотмашь врезал в незнакомую физиономию, нависшую над ним. Это был Грац.

– Не очень-то вы любезны, – сказал доктор, потирая ушибленную скулу.

– Простите, Станислав. Вы тоже хороши – зачем было врываться в мою каюту? Отчего вы не попросили «Зодиака» разбудить меня?

– Лившиц отключил вирт-эфир по всему кораблю.

– Как?!

Захар вскочил, будто ужаленный. Без вирт-связи невозможно управлять корабельной системой сложных Garamondи совершенно незаменимых кибернетических механизмов. Да что там киберы! – самим «Зодиаком» в полной мере без виртуальности управлять невозможно. На все случаи жизни пультов ручного управления не наделаешь.

– Не беспокойтесь, это временная мера, пока мы не узнаем, с чем имеем дело. Лившиц прав: нам стоит опасаться. Мы не знаем, что это и кто может быть там внутри.

– Хочешь мира – готовься к войне?

– Ну, не все так плохо, – усмехнулся Грац. – Сначала нужно выяснить, чего они хотят.

– Они?

Грац развел руками. Понятно, тайное не стало явным. И Лившиц тоже в инструкциях запутался. Решения нет. Есть только гипотетические «они». Так проще – поделить мир на «нас» и «их», на черное и белое, не принимая во внимание, что все, в сущности, – нет, даже не серое, – разноцветное. Захар тяжело вздохнул.

– Будем определять стратегию общим голосованием? – спросил он.

– Да. Лившиц знает только то, чего делать нельзя, а что делать должно, он не в курсе. Других специалистов по контактам у нас нет.

– А где они есть?

Не было никаких контактов. А посему не было и специалистов. Одни теоретики вроде Люциана. Специалисты по инструкциям. Хотя как знать – вот установят они сейчас контакт, подружатся с могущественными, добрыми и справедливыми инопланетянами, и что? Кто об этом узнает? Им же, могущественным и справедливым, не так-то просто, должно быть, втолковать, что неплохо бы нас, таких не менее развитых (сумели ведь сюда добраться!) и не менее мудрых (контакт-то наладили!), домой доставить.

– Гм. Наверное, в Институте внеземной жизни. Штаны протирают.

Захар шел по коридору жилого отсека. Кряжистая фигура Станислава маячила впереди. Доктор ступал уверенным шагом человека, не имеющего сомнений в завтрашнем дне. Или он действительно видел перспективы?

Зудящее внутри чувство не исчезало, настойчиво хотелось поискать на обитых мягким пластиком стенах глаза, не мигая глядящие на него, Захара. Кто-то настойчиво томографировал его душу, снимая срез за срезом.

Они? Может быть. А может, собственное сознание шутки шутит. Неужели Грац ничего не чувствует? Судя по уверенному шагу и твердому взгляду вперед – нет. Рассказать ему, он ведь врач? Нет, пока не стоит.