Мёртвое озеро

– Я получил «хорошо»! – кричит Коннор через закрытую дверь. Ланни выгибает бровь изящной дугой. Я задумываюсь о том, что она, возможно, отрабатывает эти гримасы перед зеркалом.

– Видишь? Он получил «хорошо». Явно теряет сноровку.

– Хватит, – резко говорю я, и, словно для того, чтобы подчеркнуть это, над головой раздаются три быстрых удара по дереву. Ланни вскрикивает, и я понимаю, что Кейд перешел работать на другую сторону крыши, и дети не видели его, когда заходили с парадного входа.

– Всё в порядке, – говорю я им, когда Коннор выскакивает из своей комнаты в панике, с широко распахнутыми глазами на побледневшем лице. – Это всего лишь мистер Кейд. Он на крыше, заменяет отлетевшую черепицу.

Ланни делает глубокий вдох, встряхивает головой и проходит мимо меня в свою комнату. Коннор, напротив, моргает и переходит к совершенно иному настроению – заинтересованному.

– Круто. А можно я ему помогу?

Я обдумываю это. Обдумываю риск того, что мой сын свалится с края крыши или с лестницы… а затем сопоставляю это с жадным интересом в его глазах. С желанием побыть рядом со взрослым мужчиной, который может научить его настоящему мужскому делу – чего не могу я. Который может воплощать нечто иное, нежели боль, страх и ужас, символом чего стал теперь отец Коннора. Умно ли это? Вероятно, нет. Но это правильно.

Я сглатываю все свои тревоги и заставляю себя улыбнуться и сказать:

– Конечно.

* * *

Не буду лгать, следующие несколько часов я провожу снаружи, прибирая весь тот мусор, который Кейд и Коннор радостно сбрасывают вниз, и высматривая малейшие признаки того, что мой сын может потерять равновесие, забыться, пораниться – или что-нибудь еще похуже того.

Но с ним всё в порядке. Он ловок, хорошо сохраняет равновесие и отлично проводит время, пока Кейд обучает его искусству создания прочной кровли из перекрывающих друг друга черепиц. Моя душа слегка оттаивает, видя искреннюю, широкую улыбку на лице Коннора и неподдельное удовольствие, которое он получает от работы. «Вот, – думаю я. – Этот день мой сын запомнит как хороший. Это одно из тех воспоминаний, которые могут указать ему дорогу к лучшей жизни».

Мне чуть-чуть горько, что я ни с кем не могу разделить это напрямую. Коннор не смотрит на меня с таким восхищением перед героизмом, и, я думаю, никогда не посмотрит. Мы действительно любим друг друга, но настоящая любовь – вещь сложная и запутанная. А как может быть иначе – с нашим прошлым?

Ему легко общаться с Сэмом Кейдом, и я признательна за это. Я молчу и убираю мусор, и, когда жара становится для меня слишком сильной, работа уже в изрядной части сделана.

Мы ужинаем все вместе, сидя вокруг стола, хотя Кейд настойчиво объясняет, что он в целом не годится для того, чтобы составлять кому-то компанию. Ланни захватывает главенство на кухне и строго велит ему идти домой, помыться и возвращаться обратно. И я вижу, что его веселит то, как эта девушка-готка, накинувшая поверх черных одежд кухонный фартук в цветочек, свирепо отдает ему приказы. Он уходит и действительно возвращается, приняв душ. Волосы у него все еще влажные и липнут к шее, он одет в чистую рубашку и джинсы. На этот раз на ногах у него парусиновые туфли.

Ланни приготовила лазанью, и мы все четверо уплетаем ужин с неподдельным аппетитом. Блюдо сдобрено специями, вся начинка свежая, кроме макарон, которые она, по ее собственному признанию, купила в супермаркете. Коннор с необычайным оживлением рассказывает о том, что узнал сегодня – не в школе, конечно же… о том, как забить гвоздь одним резким ударом, как ровнять черепицу, как удерживать равновесие на наклонной крыше. Ланни, естественно, закатывает глаза, но я понимаю, что она рада видеть его в таком отличном настроении.

– Значит, Коннор неплохо справился? – интересуюсь я, пока мой сын переводит дыхание, и Сэм кивает с набитым ртом, потом жует и глотает.

– У него просто талант, – говорит он. – Отлично поработал сегодня, приятель. – Протягивает руку, и Коннор хлопает по ней ладонью. – В следующий раз займемся другим скатом. Если не будет ветра или дождя. Через несколько дней мы закончим работу.

При этих словах лицо Коннора слегка вытягивается.

– А как насчет деревяшки? Мам, там же дерево на той стороне дома подгнило!

– Он прав, – соглашаюсь я. – У нас завелась гниль. Вероятно, нужно заменить деревянные наличники, пока дело не зашло дальше.

– Хорошо. Три дня. – Сэм цепляет на вилку еще один большой кусок лазаньи, с которого свисают нити расплавленного сыра. – Быть может, неделю, если вы все же решите пристроить веранду позади дома.

– Да! Мам, пожалуйста! Давай сделаем веранду! – Во взгляде Коннора читается такая искренняя просьба, что она, подобно приливу, обрушивается на меня и уносит все остатки тревоги. Я все еще намерена поменяться с Хави на фургон, но если я и искала повод остаться, то вот он. Здесь, в глазах моего сына. Меня беспокоил его уход в себя, его одинокая натура, его молчаливая злость. Впервые я вижу его таким открытым, и было бы жестоко и неправильно убивать эту радость и открытость из-за одного только «а что, если…».