Мёртвое озеро

Слюна ударяется о плексиглас и стекает вниз. От этого кажется, что Мэл плачет, вот только с его лица не сходит тошнотворная улыбка. Меня охватывает неодолимое отвращение ко всему этому: к запаху пота и моющего средства, которым пропиталось это место. К свежей крови, капающей с подбородка Мэла. К тому, как его голос по-прежнему проползает в мое сознание, заставляя дрожать от страха и омерзения и сомневаться в себе – потому что когда-то я верила этой твари.

Он продолжает что-то говорить в переговорник, но я больше не снимаю трубку. Я кладу обе руки на конторку и смотрю в глаза монстру. Человеку, с которым я состояла в браке. Отцу моих детей. Убийце более чем дюжины девушек, чьи тела, погруженные в воду, медленно-медленно разлагались там. Одну из них так и не смогли опознать. От нее не осталось даже памяти.

Я ненавижу его с такой силой, что мне кажется, будто я умираю. Я ненавижу и себя тоже.

– Я тебя убью, – говорю я, артикулируя это так отчетливо, что знаю: он разберет это даже через звуконепроницаемый пластик. – Ты поганый гребаный монстр.

Я отлично понимаю, что мои слова записывает камера, установленная высоко над головой в защитном шаре. Мне плевать. Если я когда-нибудь окажусь по другую сторону перегородки, может быть, это будет просто цена, которую я должна заплатить, чтобы защитить своих детей. Я прекрасно могу жить с этим.

Он смеется. Его губы расходятся, и я вижу темный провал его рта. Я вспоминаю, что он кусал своих жертв, выгрызая у них куски плоти. Мне кажется, что тогда его глаза были такими же, как сейчас, когда он смотрит на меня, пытаясь разлепить опухшие от кровоподтеков веки. Это абсолютно нечеловеческий взгляд.

– Беги. – Я вижу, как он произносит это, артикулируя так, чтобы я могла прочесть по губам. – Убегай.

Но вместо этого я иду прочь. Медленно. Спокойно.

Потому что – да пошел он на…

* * *

На обратном пути в аэропорт меня так сильно трясет от запоздалой реакции, что мне приходится остановиться и купить бутылку сладкого напитка, чтобы успокоить нервы. Я пью его в машине, стоящей на парковке, а потом решаю сделать крюк. На мне большие темные очки, белокурый парик и шляпа с мягкими полями. Время идет к закату, когда я паркуюсь в четырех кварталах от того места, где когда-то был наш дом, и иду пешком.

Это славный маленький парк. Густая зеленая трава, за которой тщательно ухаживают, яркие цветы высажены вокруг беломраморного куба, наверху которого водружен фонтан. Я читаю надпись на плите: там ничего не сказано о том, что здесь произошло убийство, только перечисляются имена жертв Мэла и даты, а в конце выгравирована надпись «Да пребудет мир в этом месте».

Соблазнительно близко от плиты установлена скамья. В десяти футах дальше, на бетонной площадке – столик с ажурными чугунными ножками и два стула; кажется, когда-то здесь была наша гостиная.

Я не присаживаюсь. Я не имею права отдыхать в этом месте. Просто смотрю, на миг склоняю голову и иду прочь. Если кто-то наблюдает за мной, я не хочу, чтобы он узнал меня или подошел ко мне. Пусть я буду просто абстрактной женщиной, прогуливающейся на закате погожего дня.

У меня действительно есть ощущение, что за мной наблюдают, но я думаю, что это просто бремя вины давит мне на плечи. Наверняка призраки все еще обитают здесь, злые и голодные. Я не могу винить их за это. Я могу винить только себя.

Идя к машине, постепенно ускоряю шаг и отъезжаю от стоянки слишком быстро, как будто кто-то гонится за мной. Только проехав несколько миль, снова ощущаю себя в безопасности и сдираю с себя удушливую, потную тяжесть парика и шляпы. Очки я оставляю – закат слишком яркий.

Снова останавливаю машину и достаю планшет. Прием не очень хороший, и мне приходится подождать, пока загрузится изображение с камер; но вот он, мой дом – вид с парадного входа, вид с черного хода, общий вид, обстановка внутри. Камера, установленная за домом, показывает мне, как Сэм Кейд прибивает доски на недостроенной веранде.

Я звоню Сэму, и он сообщает мне, что у них там все хорошо. Судя по всему, день прошел нормально, спокойно, без каких-либо событий.

Нормально… для меня это звучит как рай, недостижимый и запретный. Я слишком хорошо сознаю, как много власти Мэл по-прежнему имеет над нами. Я не знаю, как он нашел нас, и, вероятно, никогда не узнаю. У него есть некий источник, это достаточно ясно. Тот, кто снабжает его информацией, может даже не понимать, какой вред причиняет этим. Мэл – великолепный лжец. Он всегда был мастером манипуляций. Он как опасный вирус, разъедающий мир. Если б я могла использовать какое-нибудь средство, чтобы убить этого сукиного сына… Но если я попрошу Авессалома устроить Мэлу нечто более летальное, то это будет стоить дороже, чем я могу заплатить. Я это знаю. И когда речь идет о заказном убийстве, даже убийстве человека, приговоренного к смерти… что-то во мне противится этому. Быть может, я просто боюсь, что меня схватят и мои дети останутся в этом мире одни. Беспомощные и беззащитные.