Мёртвое озеро

Я не отвечаю, поскольку знаю, что отсутствие ответа выводит его из себя. Просто смотрю на него, спокойно сидя на своем стуле, и Мэл неожиданно подается вперед. Охранник, стоящий по другую сторону перегородки, сосредотачивает на нем взгляд, пристальный, как луч лазера, его рука тянется к электрошокеру на поясе. Полагаю, охране не положено стрелять в заключенных на глазах у их родных.

Мэл, похоже, не видит охранника, стоящего у него за спиной, или же ему все равно. Он еще сильнее понижает голос:

– Знаешь, твои интернет-поклонники все еще ищут тебя. Жаль будет, если они тебя найдут. Я и представить не могу, что они сделают. А ты можешь?

Я молчу – и молчание напряженно гудит между нами, точно провод под током, – а потом медленно наклоняюсь вперед, так, что мое лицо оказывается в дюйме от плексигласа. В двух дюймах от его лица.

– При первом же намеке на то, что они в курсе, где я нахожусь, я тебя прикончу.

– Скажи мне, как ты собираешься сделать это, Джина. Потому что даже здесь у меня есть власть. У меня всегда была власть.

Я просто смотрю на него. Он держит трубку в правой руке, а левую прячет под столом, заслоняя ее своим телом от охранника, который остановился почти точно позади него. Теперь охранник смотрит на меня, а не на Мэла.

Вздрогнув, я понимаю, что Мэлвин мнет свой член. Он возбудился, думая о том, как мог бы обставить мое убийство. Я ощущаю тошноту – но не страх. Эту стадию я миновала. Я не вижу его глаз, но знаю, что из них смотрит монстр.

Я переполнена отвращением и яростью.

Я негромко говорю в трубку:

– Убери руку от своего хрена, Мэлвин. В следующий раз, когда ты меня разозлишь, останешься без него. Понятно?

Он совершенно бестревожно улыбается мне.

– Если я умру здесь, всё, что я знаю, попадет в Интернет. Я принял меры – точно так же, как и ты.

Я верю ему. Именно так Мэл и мог поступить – последний плевок из могилы. Ему все равно, что этим он уничтожит своих детей – теперь все равно. Когда-то он их любил, я в этом не сомневаюсь, но то была эгоистичная любовь. Он гордился ими, потому что гордился собой. Он любил их, потому что они любили его, без условий и сомнений.

Но все равно, для него в мире существует только он сам и ходячее мясо, которым он пользуется.

Я усвоила этот тяжелый урок.

Насилие – это единственное, что он понимает, поэтому я позвонила по номеру, который дал мне Авессалом. Я хочу, чтобы Мэлвин прочувствовал, чем он рискует, если попробует прийти за нами. Страх смерти – единственное, что, вероятно, сможет убедить его оставить нас в покое. Не знаю, способен ли он бояться боли; знаю лишь, что он испытывает ее, – но, когда имеешь с ним дело, страх превращается в нечто хитрое. Однако одно я знаю точно: он не хочет умереть или остаться калекой до конца жизни. Разве что на своих собственных условиях. Он поддерживает контроль на извращенных до тошноты уровнях.

– Вот что, – говорю я ему. – Оставь нас в покое и забудь даже о том, чтобы соваться к нам, и тогда тебя не отымеют железным прутом и не забьют до смерти в душевой. Ясно?

Губы у него потрескались и распухли, но он улыбается; при этом лиловатая корочка лопается, в ней открывается темно-алая трещина, из которой по его подбородку течет струйка свежей крови. Она капает на его сломанные пальцы и покрывает чистую белую повязку неровными алыми пятнами. Теперь он целиком и полностью монстр. Совершенно не скрывается. И похоже, не замечает этого или не волнуется об этом.

– Милая, – произносит он. – Я и не знал, что в тебе столько жестокости. Это невероятно сексуально.

– Да пошел ты.

– Давай я расскажу тебе, что будет дальше, Джина. – Мэлвин любит произносить мое прежнее имя. Перекатывать его на языке, пробовать на вкус. Отлично, пусть наслаждается. Я больше не Джина. – Я знаю тебя. В тебе не больше загадочности, чем в детской вертушке. Ты собираешься удрать в свой тихий сельский уголок и молиться, чтобы я не выполнил свою угрозу. Ты будешь сидеть и дрожать день, может быть, два. Потом ты поймешь, что не можешь рассчитывать на мою добрую волю, и тогда ты схватишь моих детей и побежишь прочь – снова. Ты знаешь, что разрушаешь их этим постоянным бегством и прятками. Ты думаешь, они не сломаются? Брэйди становится тихим безумцем, а ты даже не видишь этого. Но я вижу всё. Яблочко от яблони недалеко падает. И ты продолжишь убегать, рвать на части их жизни и обрекать их на очередной виток спирали, ведущей вниз…

Я вешаю трубку прямо посреди его спокойного, зловеще ровного монолога, встаю и смотрю на него сквозь грязный пластик. Другие люди прижимались к этой перегородке. Я вижу следы потных ладоней и размазанные отпечатки губной помады.

Я плюю.