Мёртвые возвращаются

Мы с Идой тоже начинаем толкать холодильник, и он отъезжает в сторону. Под ним обнаруживается крышка люка.

– Что это? – спрашивает Ида.

Улаф опускается на корточки, берётся за ручку, открывает люк и знаками велит нам спускаться. Я заглядываю в темноту. Лестница ведёт в подвал.

– Скорее вниз, у нас мало времени, – шепчет Улаф, как будто боится, что нас кто-то подслушает.

Я спускаюсь первым по холодной металлической лестнице. Вскоре мои ноги оказываются на полу, и я пытаюсь осмотреться, но в подвале слишком темно.

– Ты тоже, Эльфрида, поторапливайся, – говорит Улаф там, наверху.

Проходит несколько секунд, и я понимаю, что Ида раздумывает. Но потом я вижу её ноги, спину и наконец рыжие волосы. Она спускается вниз.

– Где это мы? – спрашивает она.

Улаф спускается к нам и включает свет. Мы стоим в небольшом коридоре. В белой кирпичной стене четыре двери.

– Не думал, что мне придётся привести вас сюда, – говорит Улаф. – Мы не хотели никому показывать ни коридор, ни комнаты. Но у вас есть право знать.

– Что эт-то, Улаф?

Он надолго замолкает, а потом предлагает:

– Посмотрите сами, а мне надо кое-что устроить. – Он бросается вперёд по коридору и, прежде чем я успеваю открыть рот, распахивает самую дальнюю дверь и скрывается за ней.

– Что это за место? – говорит Ида.

– Не знаю.

Я медленно подхожу к ближайшей двери и нажимаю на ручку. Внутри темно, и, пошарив рукой по стене, я зажигаю свет. Я не верю своим глазам. В углу стоит кровать. На стенах висят фотографии. Книжная полка. Письменный стол. Растение в горшке. Это спальня, это самая настоящая спальня в тайном коридоре под «Лавкой Леннарта»!

– Что за чёрт! – шепчет Ида.

В этот самый момент он проходит мимо нас и садится на кровать. Герхард незаметно спустился по лестнице в подвал. Он сидит, потупившись.

– Ты был здесь, Герхард? – осторожно начинаю я. – Здесь ты провёл все эти годы?

– Улаф… – начинает он, но, чтобы продолжить, ему приходится откашляться. – Улаф убедил меня. После всего случившегося. Мне не для чего было жить. Но Улаф привёл меня сюда, и мы построили дом в подвале. Он ведь знал, что если меня поймают, то посадят за решётку, и убедил меня, что мы вдвоём обязаны следить за домом.

– Но потом ты сбежал из подвала?

– Да. Улаф рассказал мне, что разговаривал с тобой и что семья с двумя детьми въехала в дом тридцать семь.

На кровати передо мной сидит тщедушный, грязный человек, он прожил здесь все эти годы. Мне снова становится больно смотреть на него.

– Вы нашли сундук? – спрашивает Герхард.

Пронзительный голос. Налитые кровью глаза. Внезапно мне захотелось сесть рядом с ним, обнять его и сказать, что всё будет хорошо. Я выглядываю в коридор и слышу, что Улаф всё ещё копошится.

– Да, нашли, – отвечаю я.

– Хильда тоже его нашла. Моя жена. – Он замолкает на несколько секунд. – Хильда, – он произносит это имя так, словно много лет не произносил его, и улыбается. Вдруг он повышает голос: – Она боготворила этот сундук! Это он свёл её с ума. Чем больше украшений и платьев она надевала, тем больше отдалялась от нас и лишалась рассудка.

– А дети? – спрашивает Ида.

– Моим девочкам тоже пришлось нелегко – хуже всего той, которая жила в самой маленькой комнате в конце коридора.

Комната Гарда, понимаю я.

– Она говорила ужасные вещи, – продолжает Герхард. – Дела шли всё хуже и хуже – до тех пор пока…

– …не наступил тот вечер, – вставляет Улаф, появившись у меня из-за спины.

– Я просто стоял – усталый, расслабленный – и не мог двигаться от изнеможения… – говорит Герхард. Голос его срывается, и он снова сидит, потупив взгляд. – Я просто стоял и смотрел, как Хильда застрелила моих маленьких девочек. Изо рта у неё текла слюна, в глазах полыхала злоба. Она откусила мне палец и швырнула через всю комнату с нечеловеческой силой. А потом… потом…

– Это я застрелил жену Герхарда, – говорит Улаф. – Он никого не убивал.

– Что?! – переспрашиваю я.

Ида смотрит на него так, будто видит впервые.

– Мне пришлось, – пожимает плечами Улаф. – Я пытался спасти детей. Другого выхода не было. Она бы убила нас. А потом мы с Герхардом скрылись в таком же тумане, какой стоит сейчас. – Он ставит на пол две канистры с бензином.

– Хенрик, Эльфрида. У нас не так много времени. Я собираюсь сжечь дом, которого боялся всю свою жизнь, и мне нужна ваша помощь.

Я смотрю на этих мужчин – сначала на Герхарда, потом на Улафа.

Ида кивает, и я почему-то тоже говорю «да».

– Я старый человек, – слабым голосом произносит Улаф, – мои дни сочтены. И если мы не справимся, если дом выстоит после сегодняшней ночи, то наступит день, когда священник выкрикнет моё имя в церкви так громко, что задрожат стены. Наступит день, когда гроб с моим телом закопают в землю. Я хочу, чтобы после этого вы продолжили моё дело.

– Какое дело?

– Вот моё невесёлое наследство, – говорит Улаф. – Пусть мой долг станет вашим. Вы должны наблюдать за злом в доме тридцать семь по Лодочной улице.

– Мы должны стать такими же, как вы с Герхардом? – спрашивает Ида.