Мир

Если б ещё он мог спать! Но он не смел. Страх его был так огромен, и он не дремал: ходил вокруг Энока, сторожил его, тёмный и пристальный, с большими испуганными глазами; только Энок собирался уснуть, как вдруг подскакивал, и дрожал, истекая потом, под холодным одеялом.

Иногда ему удавалось вздремнуть рано утром, но тогда его одолевали кошмары. Он висел и болтался на шпиле старой церкви; или лежал и барахтался на высокой и скользкой крыше, не мог ни за что уцепиться — вот-вот соскользнёт вниз, но не соскальзывал; или же он катился с гор, и спуск становился всё круче и круче, а под конец перед ним открывалась горная бездна — и он летел глубоко, глубоко вниз. Иногда он совершал злодеяния; убивал кого-нибудь; бежал от ленсмана; иногда его судили и должны были казнить, и весь сон он ожидал казни, но вдруг что-то мешало; как всегда, что-то мешало. Энок стоял на виселице, видел палача с топором, но казнь всё откладывалась и откладывалась, так что сон превращался в один бесконечный страх перед смертью. Однажды ему привиделось, будто он спустился в огромный подвал, и этот подвал был не чем иным, как преисподней. Там Энок забивал ягнят; бил и колол, одного за другим; и при этом ему было страшно оттого, что он творит нечто ужасное. Приглядевшись, он увидел, что убивал он вовсе не ягнят, а собственных детей. Их безжизненные тела лежали на полу, все рядышком; а дальше всех — Анна, с маленьким у груди; Гуннар лежал, подняв застывшую руку, с которой была содрана кожа… Энок так стонал во сне, что Анне пришлось разбудить его.

Как-то раз к нему явился пастор, но он ничем не помог: «Ибо невозможно, невозможно!..» — Анна попробовала то, что однажды уже помогло: послала за Ларсом Нордбраутом. Но на сей раз и он не помог. Ларс просидел весь вечер, пытаясь вразумить Энока, но тот его почти не слушал. Ларс опустился на колени и молился за него, но Энок отвечал:

— «Это грех к смерти; не о том говорю, чтобы он молился»[142].

— Это дьявольское наущение, Энок! Тебе следует уразуметь, что это дьявольское наущение, которому ты поддался!

— Ибо это невозможно; ибо если мы, получивши познание истины, произвольно грешим, то не остаётся более жертвы за грехи; нет более жертвы за грехи, Ларс! — вскричал Энок.

Ларс не сдавался; он произнёс немало веских слов о примирении и прощении грехов из Писания и псалмов; Анна, сидевшая в соседней комнате и слушавшая их краем уха сквозь приоткрытую дверь, заплакала от умиления; но Энок был непоколебим.

— Теперь для меня это всё равно что… медь звенящая и кимвал звучащий[143], — сказал Энок. — В одно ухо входит, в другое выходит; это не для меня.

— Это — Дьявол, Энок, — молил его Ларс, он и сам испугался. — Разве ты желаешь больше внимать Лукавому, нежели Спасителю твоему?

— Это не для меня; это не для меня!

— Но у тебя же есть желание! Ты же хочешь примириться с твоим Спасителем?

— Я, пожалуй, хотел бы… примириться…

— …Да, с твоим Спасителем! Вот видишь! Ты не должен сдаваться, Энок; ты не должен отступать; твоё желание исполнено верой, и Господь не даст погаснуть тлеющему угольку, ты сам знаешь!

Ларс взял Иоганна Арндта и громко зачитал Эноку о «высоких соблазнах духовных»:

— «Сперва должно уразуметь, что скорбь душевная исходит от Бога; ибо в Первой Книге Царств, глава вторая, стих шестой сказано: «Господь умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит». Та преисподняя, куда Господь низводит человека, и есть духовное смятение и беспомощность души. В подобной нужде человек настолько погружается в неверие, что он уже не в силах держаться своей веры; вся сила веры его обращается тогда в боль, в невыразимое томление, в коем подлинная вера в силу неведения скрывается и таится… И несмотря на то, что человек в подобном страхе, мучении, страдании и ужасе зачастую столь нетерпелив, что может хулить либо порицать Бога словами и мыслями своими, — всё это Господь не принимает во внимание; ибо сие творится супротив воли человека и является самым суровым испытанием, в коем Господь очищает и облагораживает нас…»

— Да, эти слова так много раз утешали меня в последние годы, — вырвалось у Энока, — но теперь это всего лишь болтовня. Пустой звон и кимвал звучащий.

Ларс просил и умолял его, чтоб он не сдавался; просил, умолял, пока слёзы не брызнули из глаз. И Ларс воззвал к Богу, молясь за своего ближнего в его суровом испытании, так что Анна зарыдала в голос. Наконец Ларс поднялся и благословил Энока:

— Да благословит тебя Господь и сохранит! Да воссияет свет Его над тобой, да проявит Он милосердие к тебе! Да обратит Он лик к тебе и дарует тебе мир!

Энок чувствовал себя опустошённым и не мог ни о чём думать. Чтобы поскорей закончить этот разговор, он пообещал Ларсу «ждать благословения Господня» ещё какое-то время; с тем Ларс и ушёл.

Энок молчал и выглядел подавленным.

— Если б нашёлся хоть один человек на земле… который заставил бы меня поверить в то, что Бога нет! — проговорил он.

— Как тебе не стыдно, Энок!