Мир

Вскоре они оказались у толчеи в Брекке. Там можно было «прихватить материи для новых одежд: уж коли выбрались, так надо бы взять как следует!» Каролус выставил окно и прокрался внутрь, проворный, как червяк. «Ха-ха! Москро[125] храпит, и буро[126] храпит, и собаки храпят; романисэль[127] нынче хозяин!» Он выбрасывал через окно один моток шерсти за другим; на четвёртом Томас заметил, что, пожалуй, этого достаточно; он говорил, что больше им не унести. Но Каролус не унимался. Он гоготал, как тролль, в тёмной избушке: «Раз уж выбрались сюда — надо взять по полной!» Наконец он вылез оттуда.

— Ты в самом деле сумасшедший, мальчик мой, к чему нам больше, чем мы можем унести?

— Кидай в воду! — хохотал Каролус. И бросал в реку моток за мотком: — Да здравствует буро! Да здравствует москро!

— Ты с ума сошёл! По тебе тюрьма плачет, — ворчал Томас. Он взял оставшиеся мотки и побрёл прочь, злой и рассерженный.

Томас ступил на мостик, чтоб перейти через речку, Каролус следом. Он так странно вёл себя, и даже вздумал озорничать: столкнул отца с мостика в воду со всей его ношей: «Ха-ха-ха-ха!» Старик чертыхался, тяжело дыша, ругался и отплёвывался; кое-как собрал пожитки, выбрался из воды и взошёл на берег: «Чёрт меня подери, чтоб я ещё куда с тобой пошёл, сукин сын!» Каролус от хохота повалился наземь.

Наконец он взял свою ношу и пустился следом, довольный, насвистывая себе под нос. Жалко отца, да; но — ха-ха-ха!

О милые мои вы чавы[128],
О, нэ чаритесь[129] так!
Иначе авать[130] вам в пагое[131]
До скончания веков!

Старик брёл впереди, коченел и дрожал от холода. И поносил от всего сердца этого чёртового оболтуса, который хотел, видимо, его угробить. Вскоре он почувствовал, как одежда на нём заледенела; мороз начинал пощипывать. Мотки шерсти на плечах превратились в ледышки, и на Анниных юбках, которые нёс Томас, повисли сосульки. Они звенели и побрякивали на каждом шагу, а смёрзшиеся штаны трещали и хрустели.

Каролуса опять разобрал смех. И Томас тоже засмеялся, притом, что был зол.

— Хе-хе! — трясся он. — «Добродетель слаба», сказал дьявол; танцуй в стеклянных штанах!

…После полутора дней тяжёлого пути через огромные пустоши и горные долины, почти не евши, под густо падавшим снегом, еле живые, они настигли свою компанию в Водале.

Там они поделили краденое и разошлись. Золотые и серебряные вещи взял Улав Дидриксен, он тотчас отправился в город, где знал одного человека, скупавшего краденое; треть выручки он брал себе за хлопоты и риск. Улав научил Каролуса, что сказать, если их поймают: отрицать всё, пока краденое не найдут, «а потом говорить, что ты его не брал».

Томас с детьми направился на восток, Каролус и Катрине — опять на север: «Будем надеяться на лучшее, ребята!»

В первую ночь пути Каролус и Катрине ночевали на хуторе в горах к северу от усадьбы Водал. Наутро, едва они собрались в дорогу, прибежал сын хозяина:

— Два ленсмана и с ними двенадцать человек стоят у дверей и хотят поговорить с цыганами! У них ружья!

Каролус и Катрине переменились в лице и посмотрели друг на друга.

— Дело ясное, — пробормотал Каролус.

— Они уже здесь, — сказала Катрине по-цыгански. — Как ты думаешь, ты сможешь удрать?

— Запросто, моя девочка!

— А если схватят, не вздумай ни в чём признаваться!

— Попробуй тут отвертись, стоит только взглянуть на нашу одёжку…

— К чёрту! Иди же!

Каролус повернулся к жене хозяина — она побелела как мел и дрожала от страха:

— Выйди-ка, дорогая, и скажи ленсману: тот, кого он ищет, стоит за дверью. А ещё скажи: моя жена, её уже здесь нет, она ничего не знает. Не забудь про это, милая!

Хозяйка подалась к выходу.

Каролус крепко сжал свой нож и направился следом. Когда он вышел из дверей, ленсман приказал ему остановиться, но Каролус двинулся дальше. Люди метнулись было к нему, пытаясь его схватить, но он тут же резко развернулся и вытащил нож:

— Ну, кто смелый? Подходи!

Люди вздрогнули и остановились.

В тот же миг Каролус бросился бежать по направлению к горной осыпи, на запад от усадьбы. Когда крестьяне пришли в себя, он был уже на расстоянии ружейного выстрела. Они побежали за ним, но напрасно: крестьяне были грузными, а цыган — как пушинка, и вскоре он уже скрылся в горной расщелине чуть ли не прямо над головами у них.

Они стояли в снегу, размахивая ружьями и старыми заржавевшими саблями, таращили глаза и не знали, что придумать.

К ним присоединились ещё крестьяне; все были вооружены. Вскоре их было так много, что они могли окружить осыпь и не дать цыгану выйти оттуда. Каролус понимал это. И он видел, что ему нужно быть начеку; скрыться в горах где-нибудь поблизости он не мог.

В тихом, морозном свежем воздухе он слышал голоса некоторых.

— А что, ведь бабу его поймали? — спрашивал один.

— Да, — отвечали ему, — она выла и кусалась, но теперь сидит взаперти и хнычет.

— Бедняжка!

Пожалуй, лучше всего было сдаться. Если они уведут Катрине, он пойдёт за ней; вдвоём им будет легче, чем ей одной.