Мир

— Ты не должен говорить столь легкомысленно, Каролус, — предупредил старик. — Эти вещи слишком глубоки и печальны, и уроки Господа непостижимы для нас. Но впрочем, никто ведь не говорит о пагое, — добавил он обычным голосом.

— Всё равно, — твёрдо заявил Каролус. — Если рабочему не заплатят тех полскиллинга, что необходимы ему для жизни, он должен выкручиваться как может.

— Хе-хе, плутишка, — засмеялся Томас, — ты это помнишь?

— Ты знаешь, я много об этом думал. Одно из двух: либо всё пройдёт как по маслу; и это самое лучшее. Либо нас схватят и накажут; но и тогда нам будет лучше, чем сейчас. Я хочу прямо сказать тебе, отец: я не могу больше ходить и смотреть, как мучается Катрине; а что хуже всего, у неё скоро опять будет маленький.

Он говорил серьёзно.

Вскоре Томас, Каролус и Катрине, расположившись у обочины, держали совет; и тогда всё было обговорено и решено. Нужно было найти выход; и единственным выходом была спанеба[120].

И тогда вся компания обрадовалась, все пришли в хорошее настроение и подобрели; Катрине ласково взглянула на Каролуса и сказала: «Мой ракло[121], я навеки твоя!» Как будто они после долгих морских скитаний увидели землю.

— Всё, теперь не стоит ползать на коленях, выпрашивая подачки! — заявил Каролус. — Будем мужчинами; дело решено!

После полудня Катрине рассталась с мужчинами, пожелав им доброй удачи; она должна была с детьми отправиться через горные деревушки. Томас и Каролус спустились в долину и направились к усадьбе Хове. А там Каролус знал каждый закоулок.

Морозный воздух был лёгким и ясным. Большие серые неподвижные облака повисли на западе и на юге; солнце заходило.

Они ждали, пока как следует стемнеет. Снег почти везде уже сошёл, так что пройти можно было где угодно.

— Да, теперь мы можем сказать, как финка Барбара: «Дьявол поможет нам вернее Господа Бога!» — смеялся Каролус Магнус.

Шли они быстро, всё больше перебежками: нужно было добраться поскорее, и заодно согреться. Пока не стемнело, двигались полями и окольными тропами. За всё время пути не проронили почти ни слова — теперь не время для пустых разговоров, к тому же надо поберечь силы.

Пару раз они делали привал, и в двенадцатом часу уже достигли цели.

В усадьбе Хове собак не держали, так что бояться было нечего. Возле сарая, где стояла телега, Каролус отыскал стремянку; вдвоём они поднесли её к окну. Каролус разулся и полез. Выставил одно стекло; прислушался; дал знак отцу, что всё в порядке, и влез в окно.

Дверь в горницу была открыта. Каролус остановился, прислушался: не спит ли кто-нибудь в горнице? Нет. Повсюду тишина. Он направился дальше.

Каролус немного волновался, хотя, впрочем, был уверен в себе. Он радовался. Ощущал себя хозяином в этом доме. В эту ночь цыган был здесь господином. Не забыл ли он чуро[122]? Нет, с собой. Тихо и не спеша Каролус прокрался в горницу; осторожно, без шума, вытянув руку вперёд, проверяя, чтобы, если кто попадётся… Вскоре он оказался у Анниного сундука.

…Заперт? Нет. Всё на виду. Добрые люди в этом доме. Думают больше о Боге, чем о засове. Знали бы они, что за гости у них нынче! Каролус осторожно, стараясь не шуршать, вытащил серебряные ложки, одну за другой; пять больших и три чайных. Затем нашёл ящичек, где Анна хранила сокровища; странно, что он был заперт. Но ничего страшного.

Каролус помнил, как он открывается; много раз, ещё давным-давно, они с Гуннаром, играя, лазили туда. К тому же Улав Дидриксен научил его, как открывать замки. Каролус немного поковырялся ножичком; раз, два! Открыл. «Пожалуй, Улав был прав: у меня талант!» — пробормотал Каролус.

Он взял всё, что было в ящичке: серебряный флакон из-под духов; большой старинный браслет; золотое кольцо с бриллиантом; старинную цепочку; он узнавал все эти вещи и был почти растроган: о, золотая пора детства! Всё это он завернул в свой шейный платок и опустил в карман телогрейки. На стене у входа в гостиную висела какая-то одежда; он прокрался туда и взял, сколько мог унести.

И скорей обратно. Бросил одежды через окошко Томасу; вылез; поставил стекло на место, спустился вниз, обулся. Они оттащили стремянку и побежали прочь от дома.

Каролус едва владел собой. Он прямо бесновался от радости; прыгал, приплясывал, хохотал, кувыркался, щипал Томаса за зад; он сделал почти невозможное! Старик шикал на него, но напрасно, и тоже пустился вприпрыжку. Отойдя достаточно далеко от дома, они переоделись. Своё старое тряпьё они спрятали под забором, завалив его прутьями и камнями так, чтоб не было видно.

Каролус точно сошёл с ума. Дурачился, дразнил отца, улюлюкал, гоготал, подпрыгивал и нёсся сломя голову; изображал ленсмана, явившегося их арестовать, и насмехался над ним:

Да, деро[123] получишь своё, обормот,
Коль чуро и чакни[124] мы пустим в ход!

Старик ругался и поносил его, но всё без толку. Так они и бежали.