Мир

Но нет, на следующий год оказалось, что туризм еще не выздоровел. «Ну ничего, еще годик — и тогда-то уж наверняка изголодавшиеся по красотам туристы разноцветным и разноголосым потоком хлынут на берега Невы».

Но не тут-то было. Следующий год внес свои коррективы.

Ксения шла по Сенной площади и думала, что Петербург был для нее всем миром — огромным, неизведанным, хранившим в себе много тайн, но таким родным и интересным, даже спустя столько лет.

Вот хотя бы эта площадь, та самая, вокруг которой разворачивались события «Преступления и наказания», — в советское время она же как раз называлась площадью Мира. А на трехсотлетний юбилей французы подарили городу стеклянную стелу, на которой было написано слово «Мир» на тридцати двух языках. Но мир оказался слишком хрупким, и спустя семь лет стелу разобрали навсегда, чем очень обидели дарителей. Причиной назвали аномальную жару, спровоцировавшую трещины на конструкции. Нет больше в городе ни площади Мира, ни башни «Мир», ни тридцати двух языков. Есть только банковские карты «Мир».

Бродя по городу, Ксения больше не слышала иностранную речь, зато русская речь прохожих звучала громче и настойчивее, как будто подавая сигналы от самого Петра.

— Прикинь, у меня коллега с семьей в Аргентину переехал!

— Ничего себе! Другой конец света! И как ему там?

— Да вроде неплохо, обживается, работает потихонечку на удаленке.

«Хорошо тем, кто может вот так уехать, взяв ноутбук с работой подмышку, а я как возьму с собой дворцы и мосты?» — это был стандартный ответ всем, кто спрашивал про переезд. Всех сокурсников-лингвистов давно уже раскидало по всему миру, и они настойчиво звали Ксению к себе.

Она не боялась других языков и культур. Выучив два языка, лингвисту сложно остановиться: учишь еще и еще, так и проходит вся жизнь в изучении. И каждый новый язык — это новый мир. У Ксении таких миров было уже целых шесть, и на всех она прежде всего изучала слова, связанные с Петербургом, рассчитывая когда-нибудь провести на одном из этих языков экскурсию.

— Девушка, не подскажете, где тут Мариинский театр?

— Подскажу! До угла и налево, там сразу увидите, не ошибетесь!

«Ничего, жизнь на этом не заканчивается. Ведь жили же люди и в блокадном Ленинграде. Ты справишься, всех переживешь и еще себя покажешь. Ты, главное, держись, не унывай!» — думала Ксения, то ли подбадривая себя, то ли город. Ее внимание привлекла яркая надпись «Аренда». «Как же так, здесь же был сувенирный магазин! А куда же теперь за матрешками вести? Стоп, какие матрешки. Больше некого вести».

С этими мыслями она обнаружила себя около входа в Юсуповский дворец на Мойке. Порывшись в сумке, привычным жестом она набросила на шею бейджик и потянула на себя тяжелую дубовую дверь.

— Девушка, вход для посетителей с улицы Декабристов, — подскочил со стула скучающий охранник.

— Простите, я по старой памяти. — Ксения покраснела и быстро вышла. Она и не заметила, как ноги сами принесли ее от Сенной к Юсуповскому дворцу — ее любимому, такому домашнему и уютному. Показывая дворец туристам, она представляла себя княгиней Зинаидой Юсуповой, радушной хозяйкой, принимающей у себя дома почетных заморских гостей. Неужели она больше никогда не перешагнет порог этого дворца вот так, по-хозяйски, через парадный вход, с бейджем на шее и с нарядом на экскурсию в руке? Не подмигнет восковому Распутину, не посидит на старинных стульях в театре? Прочь эти мысли, вперед, к Неве, к Медному всаднику!

— Ну да, красиво, но вот мы уже все посмотрели. Питер — это, конечно, город на один раз! Ничего нового не строят, а по второму разу то же самое смотреть смысла нет, — заявила попутчице женщина средних лет, вальяжно поедая вафельный стаканчик у входа в Исаакиевский собор.

Ксения от такого комментария чуть не подпрыгнула. «Вот почему я не работаю с русскими туристами», — в очередной раз подумала она, зло провожая взглядом новоявленного эксперта по туризму. Тут же женщина споткнулась о гранитную плиту и растянулась прямо перед собором, вафельный стаканчик покатился далеко вперед. Ксения не смогла скрыть улыбки: Петербург тоже возмутился таким словам и наказал зазнавшуюся гостью, подставив подножку.

— Девушка, не знаете, где тут Дом Набокова?

– ¡Claro que sé! Siga aquella calle, está a la derecha10.

— Чего? Не перевелись еще, что ли, у нас иностранцы? А с виду нормальная.

«Я что, это по-испански сказала? — Стало смешно и страшно одновременно. — Напугала человека!»

Медный всадник стоял на своем месте, гордо глядя на Неву. Ксения села на траве, так чтобы видеть и памятник, и вид, на который смотрит Пётр, — Петербург восемнадцатого века.

«Какой же ты у меня молодой и красивый!»

«Я старый, с меня уже штукатурка сыплется и балконы отваливаются».

«Тебе всего триста двадцать, почти как мне».

«Только в десять раз больше».

«Для города триста двадцать — не возраст, а для человека тридцать два — уже немало».

«Не надо себя хоронить раньше времени! Уезжай, я тебя не держу, тебе там будет лучше».

«Неправда!»