Вновь оглянувшись назад и заметив, что Виктор даже с места не сдвинулся, Мария юркнула на одну из чёрных тропинок, пройдя между близко стоящими домами, откидывающими свои прохладные тени в этот закуток, всё чаще и чаще замечая, что нет этого движения, этой жизни, что должна обитать в таких поселениях. Лишь звенящая в ушах пустота, которой не было даже в замке Безымянного. Там постоянно казалось, что за тобой кто-то да и следит, но не сейчас. Пустотой тянуло буквально от всего: от людей, шатких домов, земли, покосившихся заборчиков, высокой жёлтой травы, путавшейся под ногами. Лишь тот дом на холме почему-то казался ей живым, словно отстранившемся от всех и живущим своей размеренной жизнью.
Дома закончились так быстро, что Мария даже невольно замерла, смотря на разваливающиеся постройки, уже заросшие травой и серым плющом, с выцветшими красными ленточками над корявыми пастями дверей, в которых совсем не хотелось заходить. Видимо, поселение раньше было куда больше, но из-за лабиринта люди почему-то начали умирать, и так наверняка будет до тех пор, пока тут никого не останется.
Но один дом всё же привлёк её внимание. Он стоял в стороне, словно отчуждённый, изгнанный подальше, с двумя старыми алыми ленточками над дверью и покрытой зелёным мхом крышей. Дом был небольшой: всего две комнаты и два круглых окна, занавешенных пёстрой скатертью, со старым колодцем поодаль, где об серые камни еле слышимо билось пустое ведро, то и дело, что шарпая дном об землю. И там, на скрипучих ступеньках, словно старики в старых поношенных одеждах, сидели два ребёнка, что-то негромко насвистывая в деревянный най и жалейку из старого жёлтого рога какого-то быка, выдувая немного грубую неказистую мелодию, которую явно играют на флейтах и скрипках, и всё же та, пусть мрачная и чересчур резкая, угадывалась.
Заметив неуверенно застывшую Марию всего в паре метров от заросшего травой заборчика из нелепо сколоченных чёрных досок, девочка с неровно остриженными русыми волосами оторвала взгляд от своего ная, поджав губы и толкнув локтем сидевшего поодаль брата, заставив того выпустить рассерженные звуки, но увидев постороннего слушателя, тут же замолкнуть, спрятав свой инструмент за спину.
— У вас… неплохо получается, — решившись, негромко произнесла Мария. — Что это за музыка?
— Эта песня, — чуть ли не тут же выпалила девочка, вдруг покрывшись красными пятнами смущения и сжав в руке свой старый най. — Песня для мёртвых в дальний путь… раньше её играли все, кто знал мелодию, а сейчас только мы… её слышал каждый.
— Видимо, я не каждый, — подёрнув губы в слабой улыбке ответила та, осторожно открыв неприятно заскрипевшую калитку и ступив на усыпанную серыми камнями дорожку, ведущую к их дому. Трава тут была по колено, укрывая собой засохшие грядки, взбираясь по скрюченной берёзе с обвисшими ветками, даже припрятала треснувшее пополам корыто, но колодец не тронула, огибая его вокруг и вновь устремляясь насколько глаз хватало вперёд. — Ваши родители тоже оказались в том лабиринте?
Дети оглянулись, и в их глазах мелькнула непонятная для Марии боль, отразившаяся в пальцах, сжавших свои потрёпанные инструменты со множеством царапин и трещин, бережливо обвязанных тканью и бечёвкой.
— Вы тоже хотите туда пойти? — вскинув голову с неровным ёжиком светлых волос и сощурив чёрные, как ночь глаза, негромко поинтересовался мальчишка. — Тогда у вас просто не остаётся выбора.
— А уйти не вариант? — присев напротив них насмешливо поинтересовалась девушка, но что-то в их побледневших лицах заставило её насторожиться, нахмурив брови и дожидаясь ответа.
— Мы пытались… все пытались, — нерешительно произнесла девочка, опустив свои карие глаза и разглядывая ставший вмиг интересным най. — Лабиринт словно держит нас всех… кто ступил за ворота больше не выберется из деревни, сколько бы мы не пытались уйти, всё время приходили обратно… а те, кто всё же отважился туда ступить, возвращаются только в виде костей на заре…
Мальчишка вдруг выбросил руку в сторону, указывая куда-то за дом. Неуверенно поднявшись и обогнув небольшое и словно неуклюжее сооружение, Мария невольно замерла, чувствуя, как спина холодеет, покрываясь капельками холодного пота при виде чуть ли не сотни как старых, так и новых деревянных дощечек с аккуратно вырезанными на них именами и датами, врытыми в чёрную сухую землю и уже оплетёнными сухой травой. Это было кладбище, когда-то явно небольшое, но постепенно расширяющиеся, с почти что десятилетними датами, которые стёр ветер и время, заставив покрыться трещинами и накрениться в сторону.