Мир без конца

— Ваш аббат, кажется, решил вопрос иначе.

— Он исчез.

— Люди просто так не исчезают.

— Я хочу сказать, никто не знает, куда делся аббат Годвин с монахами.

— Почему же, я знаю.

В конце февраля установилась теплая солнечная погода. Керис выехала из Кингсбриджа в обитель Святого Иоанна-в-Лесу на серовато-коричневом пони. Мерфин оседлал черного коба.[16] В обычное время при виде монахини, путешествующей в сопровождении мужчины, все недоуменно подняли бы брови, но наступили странные времена.

Разбойников теперь боялись меньше. Их тоже выкосила чума. Тэм Невидимка, прежде чем покинуть этот мир, назвал свое имя. Кроме того, резкое сокращение численности населения привело к изобилию в округе еды, вина, одежды — что обычно грабили. Оставшиеся в живых разбойники могли спокойно брать все, что угодно, в опустевших городах и покинутых деревнях.

Узнав, что Годвин всего в двух днях пути от Кингсбриджа, Керис поначалу расстроилась, понадеявшись, что он уедет куда-нибудь далеко-далеко и уже никогда не вернется. Но ее обрадовала возможность вернуть ценности аббатства и особенно сестринские хартии, необходимые при решении вопросов об имущественных и других правах.

При встрече с аббатом она потребует возвращения монастырского имущества от имени епископа. Настоятельница везла с собой письмо Анри. Отказ явится доказательством того, что беглец не спрятал их в безопасное место, а украл. Тогда епископ сможет вернуть их силой закона, а то и просто приехать в обитель с вооруженным отрядом. Хотя и опечалившись тем, что Годвин не навсегда исчез из ее жизни, монахиня предвкушала открытую схватку с его трусостью и лживостью.

Выезжая из города, вспомнила путешествие во Францию — тогда ее каждый день ждали настоящие приключения. Мэр. Из всех, кто умер от чумы, Мэр ей не хватало больше всего: ее красивого лица, доброго сердца, любви. Но рядом был Мерфин, целых два дня. Пока ехали лесом, они без умолку болтали обо всем, что взбредет в голову, как в детстве.

У Фитцджеральда, как всегда, в голове роилось множество замыслов. Несмотря на чуму, на острове Прокаженных он строил таверны и лавки, собирался снести постоялый двор, оставленный ему в наследство Бесси Белл, и поставить на этом месте вдвое больший.

Керис догадывалась, что Бесси не просто так завещала ему «Колокол», но винить в этом могла только себя. По-настоящему Мерфин тянулся к ней, а дочь Пола была на втором месте — это знали обе женщины. И все-таки монахиня ревновала и злилась, представляя себе возлюбленного в постели с пухлой трактирщицей.

В полдень сделали привал у ручья, пообедали хлебом, сыром и яблоками, чем питались все путники, кроме самых богатых, покормили лошадей зерном: животным, которым нужно везти на себе человека целый день, лесной растительности недостаточно. Поев, ненадолго прилегли на солнышке, однако на холодной и мокрой земле было не уснуть, и они решили продолжить путь. Им стало легко друг с другом, как прежде. Мерфин всегда умел заставить ее смеяться, а ей, свидетельнице ежедневных смертей, требовалась разрядка. Скоро целительница уже не злилась из-за Бесси.

Путники выбрали дорогу, по которой сотни лет ездили кингсбриджские монахи, на полпути остановились на ночлег, в таверне «Красная корона» в городке Лордсборо, и получили на ужин жареную говядину и крепкий эль.

Керис тянуло к Мерфину. Десяти лет будто не было, ей очень хотелось обнять его. Но в «Красной короне» имелось всего две спальные комнаты — мужская и женская, почему здесь и предпочитали останавливаться монахи. Молодые люди расстались, и аббатиса под храп жены какого-то рыцаря и тяжелое дыхание торговки пряностями мечтала о Мерфине. За ночь она не отдохнула и уныло позавтракала кашей. Но зодчий был так счастлив, что находится рядом с ней, что скоро настоятельница повеселела. Выезжая из Лордсборо, они опять смеялись и болтали.

На второй день ехали по густым лесам и за все утро не встретили ни души. Мостник рассказывал о Флоренции, о жене, как с ней познакомился. Монахиня хотела спросить, как они жили, отличалась ли Сильвия от нее, но удержалась от подобных расспросов, чувствуя, что это принадлежит другой женщине, хоть и умершей. Многое стало понятно по интонации спутника. Ему было хорошо с Сильвией, хотя и не так хорошо, как с ней.

С непривычки от долгой езды верхом у Керис все разболелось, и она с радостью остановилась на обед. Путники сели на землю у широкого дерева отдохнуть, прежде чем снова пуститься в путь.

Монахиня думала о Годвине, о том, что они обнаружат в обители, и вдруг ощутила, что Мерфин очень близко. Сама не знала, почему он даже не дотронулся до нее, но повернулась, посмотрела на него и все поняла. Фитцджеральд грустно улыбнулся, и в его глазах она увидела десять лет надежд и сожалений, боли и слез. Мастер взял ее руку, закрыв глаза, поцеловал запястье и тихо сказал:

— Я чувствую твой пульс.

— Лучше бы доктор осмотрел меня целиком, — вздохнула она.

Зодчий поцеловал ее в лоб, веки, нос.

— Но тогда я увижу больную голой.

— Не волнуйся, я не собираюсь раздеваться на таком холоде.

Оба рассмеялись.